:  
 
You are on the old site. Go to the new website linknew website link
Вы находитесь на старом сайте. Перейдите на новый по ссылке.

 
 Архив новостей
 Новости сайта
 Поиск
 Проекты
 Статьи






. .

? !



Стратегии уголовного судопроизводства
Материалы международной конференции, посвященной посвященной  160-летней годовщине со дня рождения проф. И.Я. Фойницкого 11-12 октября 2007 г. (Санкт-Петербург)

Кухта А.А. Природа “судебной истины”, постигаемой в уголовном судопроизводстве



Материалы международной научной конференции
посвященной  160-летней годовщине со дня рождения
проф. И.Я. Фойницкого
«СТРАТЕГИИ УГОЛОВНОГО СУДОПРОИЗВОДСТВА»
11-12 октября 2007 г. (Санкт-Петербург)




2007, СПб, , , Кухта Андрей Андреевич, 
Кухта Андрей Андреевич, к. ю. н., доцент ( Начальник Новороссийского линейного управления внутренних дел на транспорте)


ПРИРОДА “СУДЕБНОЙ ИСТИНЫ”, ПОСТИГАЕМОЙ В УГОЛОВНОМ СУДОПРОИЗВОДСТВЕ


Вопрос о цели уголовно-процессуального доказывания имеет особое теоретическое и прикладное значение. От его решения зависят структура  и форма судопроизводства. Концепт истины – ключевой элемент определенной процессуально-правовой идеологии.

Спор на тему о том, какая  истина: объективная (материальная) или судебная (формальная, процессуальная), должна считаться целью процессуального доказывания, не закончен, но приобрел новое звучание[1].

Необходимо заметить, что современные приверженцы концепции “объективной истины”, ратующие за ее законодательное закрепление, забывают о том, что выступают они не с каких-то объективных, научных позиций, а выражают определенную идеологию, т.е. систему определенных ценностей, получивших распространение и признание, в том числе через закрепление в позитивном праве, в определенном историческом контексте.

Если называть вещи своими именами, то концепция объективной истины выражает идеологию инквизиционного (следственного, розыскного) процесса. Инквизиционный процесс имеет много разновидностей, что обуславливается той или иной мерой разбавления его элементами состязательного процесса. Но в целом “инквизиционная” модель производства истины соответствует авторитарному устройству государственной власти[2]. М. Фуко пишет:  «Когда в Х, ХI и XII вв. Церковь оказалась единственным бесперебойно функционировавшим экономико-политическим телом Европы, церковная инквизиция была одновременно и духовным расследованием деяний грешников, совершенных проступков и преступлений, и административным расследованием методов управления церковным имуществом и методов сбора, наколения и распределения доходов. Такая духовно-административная, религиозно-политическая модель расследования просуществовала до XII в., когда зарождавшееся государство, а вернее особо суверена, ставшая источником всем возможной власти, взяло под контроль судебные процедуры»[3].

Чем отличаются многие сторонники теории объективной (материальной) истины от своих идейных предшественников, писавших в классическую пору истории русского уголовного процесса, так это тем, что последние вполне  отчетливо понимали, какой идеологический заряд несет этот концепт. Для русских процессуалистов связь концепции материальной (объективной) истины с инквизиционной формой уголовного судопроизводства являлась аксиомой. Так, Н.Н. Розин писал: “Теоретический принцип материальной истины должен быть понимаем в весьма ограниченном смысле. Истолкованный широко, он неминуемо должен вернуть судопроизводство к розыскным формам”[4].

 Данное мнение  разделялось не только сторонниками теории уголовного процесса, как юридического отношения, и формальной истины, как цели такого рода процесса: И.В. Михайловским, Г.С. Фельдштейном, Л.Я. Таубером, Д.А. Червонецким, но и их идейными противниками, в том числе такими видными государственными деятелями и крупнейшими научными авторитетами, как И.Я. Фойницкий, В.К. Случевский. Последние отдавали предпочтение конструктивному принципу материальной истины, исходя единственно из уважения к романо-германской правовой традиции, унаследованной принадлежности русского уголовного судопроизводства инквизиционному типу, а также соображений о нецелесообразности коренной ломки существующего порядка в современных им условиях[5]. В то же время и И.Я. Фойницкий, и В.К. Случевский прямо признавали, что задачею инквизиционного процесса является отыскание материальной истины,  достижение которой неизбежно сопряжено с ограничением прав личности обвиняемого[6].

Таким образом, обращение к опыту употребления понятия “материальная истина” в русской дореволюционной литературе показывает, что его рассматривали как принадлежность идеологии инквизиционного (следственного) процесса. Советская школа, как известно, попыталась порвать с  русскими правовыми традициями, поскольку основывалась на представлении об исключительности советского уголовного процесса как принципиально нового типа права, противоположного буржуазному. Поэтому была утрачена способность разграничивать правовые явления по системному критерию инквизиционности/состязательности (их стали рассматривать через призму оппозиции буржуазное/социалистическое).

Вместе с тем анализ некоторых текстов, относящихся к периоду формирования советской уголовно-процессуальной доктрины, краеугольным камнем которой, безусловно, являлась концепция объективной истины, показывает, что ее создатели имели целью конструировать инквизиционный процесс. Разногласия были лишь относительно способов этого. Так, В.С. Ундерович, Н.В. Крыленко, П.И. Стучка, А.Я. Эстрин и другие в ходе дискуссии по проекту УПК исходили из того, что УПК РСФСР 1922 г. является “переделкой Устава 1864 г., с внесением поправок к условиям диктатуры пролетариата”. Справедливо указывалось, что прежний Устав уголовного судопроизводства – это подражание французскому закону до его реформы (1897г.) и поэтому отмечен доминированием инквизиционных черт. Состязательность рассматривалась ими лишь как “техническое средство”, которым вполне можно пренебречь, ради интересов расправы над классовым врагом. Например, при рассмотрении дел о контрреволюции в губернском суде[7].

В это же время М.С. Строгович прямо указывал на то, что уголовный процесс – это порядок производства по уголовному делу, признаваемый государственной властью наиболее целесообразным. В этом плане советский уголовный процесс отличается ярко выраженным публичным целевым характером, направленным на достижение материальной истины. Публичная цель достижения материальной истины совершенно подчиняет права личности. Смешанный тип советского уголовного процесса имеет подчеркнуто публичный – следственный  характер, что проявляется в ограничении состязательности[8]. Таким образом, создателям советской теории уголовного процесса было вполне очевидным то, что концепция материальной истины необходима для придания советскому судопроизводству подчеркнуто публичного. Именно такой тип процесса более всего подходил для диктатуры пролетариата – авторитарному государству. Впоследствии режим советского уголовного процесса смягчился, но идеологическая начинка его осталась в неизменном виде. Следственному формату как нельзя лучше соответствовала официальная советская философия – диалектический материализм, истинность которой, как известно,  основывалась на власти. Произошла смычка советская процессуальная  наука, проникнутая идеологией марксизма-ленинизма, оправдывала следственные порядки, а в свою очередь советский уголовный процесс служил надежным инструментом искоренения классовых (идеологических) противников – несогласных.

Абсолютивистское, т.е. исходящее из тезиса о возможности достижения абсолютной истины относительно явлений объективного мира, мышление, каковое формирует марксистско-ленинская теория познания, на практике означает нетерпимость к инакомыслию в гуманитарной науке и оправдывает государственный монополизм в уголовно-процессуальном доказывании. Монополизм государства проявляется в организации судебной власти, обвинительной власти и даже в формах и процедурах организации защиты. Частное начало изгоняется со всевозможной тщательностью из сфер, где решаются вопросы, имеющие особую значимость для жизни общества,  особенно из сферы правосудия.

Совершенно справедливо концепция объективной истины рассматривалась  как наиболее целесообразная методологическая основа для конструирования правосудия, ориентированного на обеспечение публичного, государственного интереса[9]. Это подтверждается и практическими делами приверженцев учения об объективной истины: они установили в науке свою монополию на обладание истинным знанием, подавляя с помощью средств репрессивного аппарата любые попытки конкурентов.

После разгрома “школки Стучки-Пашуканиса” (естественно, с позиций “объективной” – марксистско-ленинской истины) о связи инквизиционной/следственной формы и материальной истины постарались “забыть”. Ключевую роль в этом сыграли, на наш взгляд, М.С. Строгович и А.Я. Вышинский, создавшие идеологически выверенное учение об объективной истине, основанное методологии диалектического материализма. Как отмечал М.С. Строгович: “Само понимание принципа материальной истины, его теоретическое обоснование определяется принципами марксистской философии и марксистской науки права. Поэтому принцип материальной истины в советском уголовном процессе есть советский правовой принцип, есть принцип социалистического правосудия”[10]. Выступая в качестве одного из отцов-основателей советского учения о природе уголовного процесса и теории доказательств М.С. Строгович  утверждал: “Материальной истиной называется полное соответствие действительности выводов и утверждений суда об обстоятельствах рассматриваемого дела ... в отличии от формальной истины... Формальной истиной называется соответствие выводов и утверждений суда об обстоятельствах рассматриваемого дела определенным, установленным в законе условиям... независимо от того, как было дело в действительности и правильно ли вывод суда эту действительность отражает”[11]. И далее: “Не материальная, а формальная  истина составляла принцип инквизиционного процесса”[12].

Это изобретение связи формальной истины с инквизиционным процессом, а объективной истины с состязательным процессом, действительно можно отнести к важнейшим ученым заслугам академика М.С. Строговича. Оно оказало определяющее влияние на понимание в советской науке и других  процессуальных понятий. “Плохой” инквизиционный процесс отныне стал ассоциироваться с “плохой” формальной истиной и формальной системой доказательств. “Хороший”, он же прогрессивный, социалистический уголовный процесс стал считаться состязательным, а цель его трактоваться как достижение объективной истины.

М.С. Строгович вслед за А.Я. Вышинским в своих работах утверждал, что советскому уголовному процессу присущи состязательность, что последняя является средством достижения объективной истины. Это, конечно, было и ранее известно. Неслыханной новостью стало, пожалуй, лишь “открытие” (правда, сделанное не без оговорок) того, что между презумпцией невиновности и материальной истиной имеется связь, а непротиворечие, поскольку обе они вытекают из природы и задач советского правосудия[13].

М.С. Строгович и другие представители “красной профессуры” положили начало систематическому лицемерию, на котором строилась вся советская наука, т.е. когда утверждалось о торжестве истины и справедливости в советском уголовном процессе, декларировались демократические принципы состязательности, гласности, а на самом деле в это время репрессировались миллионы людей.

На протяжении десятилетий создавался миф о советском процессе как демократическом, гуманном и справедливом, который на самом деле был инквизиционным, следственным, и конечно, негуманным и недемократичным. При этом была искажена суть понятий, составляющих смысловое ядро состязательности – формальной истины, презумпции невиновности, целесообразности, диспозитивности, формальной истины и др.

Обвинения в адрес А.Я. Вышинского в том, что он был противником «объективной истины» несправедливы. Достаточно ознакомиться с его работой «Теория судебных доказательств в советском праве», где он неустанно повторяет о том, что материальная (объективная истина) является принципом советского уголовного процесса[14]. Более того некоторые места позволяют сделать вывод, что он значительно более глубоко, чем некоторые современные исследователи осознавал “практическое” значение этого принципа. В частности, он совершенно последовательно – в духе диалектического материализма – разъясняет и свое утверждение, сделанное в статье «Проблема оценки доказательств в советском уголовном процессе» (1937 г.), о том, что «условия судебной деятельности ставят судью в необходимость решать вопрос не с точки зрения абсолютной истины, а с точки зрения максимальной вероятности... тех или иных факторов, подлежащих судебной оценке”. Он также утверждал: “Я и сейчас держусь этой же точки зрения. Требовать от суда, чтобы его решение было воплощением абсолютной истины, явно невыполнимая в условиях судебной деятельности задача... потому, что ... нереальна попытка провести грань между истиной абсолютной и относительной... для диалектического материализма не существует непреодолимой грани между относительной и абсолютной истиной”[15]. Вопрос о том или ином соотношении абсолютной или относительной истины в содержании объективной истины, как справедливо замечает А.Я. Вышинский – это, в конечном итоге, философский вопрос (схоластический, добавили бы мы) и его решение не должно колебать принципиального положения практического характера, которое состоит в обязанности суда и других государственных органов, ведущих процесс, принять все возможные меры для установления абсолютной истины, не считаясь ни с какими препятствиями[16]. Естественно, что на пути к достижению этой цели отходят на второй план права личности, процессуальные гарантии их обеспечения Инквизиционное положение об активной роли суда при представлении и исследовании доказательств также закономерно вытекает из концепции объективной истины: “советский суд, в стремлении законными средствами открывать в каждом деле материальную истину, ничем абсолютно не ограничен. Более того, наш суд обязан выйти за границы предварительного следствия в случае, если оно почему-либо проведено без достаточной полноты, проявить инициативу в отыскании дополнительных доказательств, неправильно обойденных в стадии предварительного следствия, и самостоятельно всесторонне, объективно исследовать их, чтобы решить дело с учетом новых доказательств”[17].

Конструктивное значение концепции “объективной” истины  состоит, прежде всего, в том, что она оправдывает инициативу суда в собирании доказательств. Она поощряет суд на активность, вплоть до подмены функции стороны. Надо ли говорить, что обычно судья склонен содействовать стороне обвинения в разоблачении обвиняемого. Судья обязывается проводить всестороннее, объективное и полное расследование обстоятельств дела. С объективной истиной тесно связан постулат о том, что ни одно преступление не должно остаться нераскрытым, а виновный - безнаказанным. Будучи красивым на бумаге, это требование  представляет опасность для прав личности. Оно ставит судью и прокурора на одну позицию – позицию государственного чиновника, озабоченного прежде всего соблюдением государственного интереса, под которым весьма часто кроется интерес ведомства, партийный интерес, интерес власть придержащих.

Обвиняемый, потерпевший и другие частные лица, имеющие в деле законный интерес, закономерно становятся орудиями служения отвлеченным благам правосудия, средствами решения государственной задачи по искоренению преступности, и даже лицемерной защиты прав потерпевшего

Всякой идеологии (как системе национальных, политических, экономических ценностей) присущи свойства соблазна и принудительности. Идеология нуждается в разветвленной сети средств влияния на массы, в своих мифах и теориях (разница между которыми незначительна), которые ее развивают, украшают – соблазняют умы. В качестве  апологетов существующей правовой системы и защищаемой ее системы ценностей, обычно выступают и юристы. Это нормально. Не нормально, когда существует только одна – господствующая идеология и только знание соответствующее ей называется истинным, а иные дискурсы замалчиваются и изгоняются из общественной речи.

Мы должны указать следующее. Не возможно существование познаваемого, объективного и нейтрального в ценностном отношении права и юридических явлений. Иначе чем проявлением советского опыта, методологического наследия диалектического материализма в интерпретации явлений юридического дискурса подобное не объяснить. Суть же  “советского опыта” (научного и правоприменительного) видится в преувеличении возможностей Следователя, Судьи (Государства) установить Абсолютную истину, раскрыть преступление, обеспечить неотвратимость ответственности. Монополизация «объективного» дискурса, узурпация права на провозглашение истины в масштабах целого общества или отдельных его сегментах (при пассивности членов общества) свидетельствует о патерналистской структуре, глубоко проникшей в коллективное сознание, ставшая народной привычка верить в «хорошего царя». В государственно-правовой сфере следствиями этого психического заболевания являются полицейское государство, отсутствие гражданского общества, инквизиционный процесс, в котором отсутствует площадка для выражения мнения, противоречащего государственному, и пр. Гуманитарная же наука превращается в догматику, где несколько сакральных текстов, освященных авторитетом власти, становятся мерилом истинного знания.

Концепция “объективной истины” составляет идеологию правового авторитаризма. В сфере уголовного судопроизводства авторитаризм обозначается термином “инквизиционный”. С его помощью описываются система, в которой не стороны, а государство обязано вести процесс в публичных интересах согласно требованию закона. Поэтому мы считаем, объективная истина – это системообразующая идея, концентрированное выражение инквизиционной идеологии. Как и любую идеологию, инквизиционную идеологию можно принимать и можно не принимать ее. Но в любом случае, из признания идеологичности концепции объективной истины следует, во-первых, последовательность в употреблении знаков уголовно-процессуального языка согласно романо-германской и русской культурно-правовой традиции и, во-вторых, осознанный выбор в пользу инквизиционности или состязательности. В противном случае процессуальные термины превращаются в опустошенные знаки, которые  могут произвольно использоваться для фальсификации правовой реальности в угоду сиюминутным интересам, сама же дискуссия теряет ценностнное основание.

Когда сегодня в один понятийный ряд, призванный отразить либерально-правовые ценности “естественного” происхождения, включаются “объективная истина”, “состязательность”, “законность”, “гуманизм”, “презумпция невиновности”, “нравственность”, “обеспечение интересов личности”, “здравый смысл” - это свидетельствует или о полной утрате ориентиров в пользовании уголовно-процессуальной терминологии или намеренном введении в заблуждение для навязывания ценностей следственного процесса[18]. Как пишет А.С. Александров: “Нам все уши прожужжали о том, что отказ от принципа “объективной истины” означает оправдание судебных, следственных ошибок. Однако разве в период безраздельного господства теории объективной истины в теории и на практике она помогала избегать их? Никакие заклинания на тему о социалистической законности, объективной истины, искоренению обвинительного уклона не помогли”[19].

Человеческое правосудие не совершенно. Назначение права не в том, чтобы создать рай на земле, а в том, чтобы не дать ей превратиться в ад. Достоинство состязательной модели правосудия состоит прежде всего в том, что она снижает вероятность осуждения невиновного, но отнюдь не гарантирует неотвратимости ответственности каждого преступника за совершенное преступление.

В состязательном судопроизводстве задача обвинителя состоит в собирании материал достаточного, чтобы доказать обвинение в суде. Задача защиты - показать, что обвинитель не справился с этой своей задачей. Задача суда вынести приговор на основе того доказательственного материал, который предоставили стороны. Никто не спорит, что в идеале каждый преступник должен быть по справедливости наказан. Но это не достижимый идеал. Не в последнюю очередь потому, что сами человеческие представления об истинном, справедливом являются относительными, изменчивыми. Неверно, что правосудие - это чисто рациональная, логическая деятельность объективного субъекта познания, которая закономерно должна завершаться выяснением обстоятельств дела с полной достоверностью. По словам М. Фуко: «Можно с определенностью сказать, что расследование – это политическая форма, форма управления, осуществления власти, которая при помощи судебных органов стала для западной культуры способом верификации истины, усвоения того, что будет считаться истинным, а также способом передачи истинного. Расследование есть форма знания-истины»[20].

Новый подход к определению судебной достоверности должен основываться на принципах состязательности, равноправия сторон, устности, которые составляют основу современной идеологии процесса. К ним относятся нормативные положения, содержащиеся в ст. 49 Конституции России, а также в частях 3 и 4 статьи 14, статье 17, части 4 статьи 299, части 3 статьи 340, статьях 369, 379 УПК РФ.

На наш взгляд, ключевое значение для понимания концепции судебной истины, заложенной в уголовно-процессуальное право, имеет понятия “сомнения”, “предположения”, которые используются для характеристики оценки доказательств и качества судебного решения. Судебная истина есть категория оценочная, прежде всего оценка касается вероятности знания, достигнутого об обстоятельствах, ставших предметом судебного спора. Предусмотренные УПК свойства приговора, как-то: законность, обоснованность и справедливость являются ценностными суждениями. Аксиологические (ценностные) суждения невозможно обосновать только логически. Они характеризуют определенное психическое состояние судей (а широком смысле – у аудитории в лице всего народа) – так называемой убежденности. Вне человека нет оценки. Убежденность основывается не только на рациональных доводах, но и на вере. Законный обоснованный и справедливый приговор суда - это такой приговор, который воспринимается таковым обществом и любым здравомыслящим человеком. Правосудный приговор – это приговор, который принят на основе убеждения судей в правильности своего решения и который убеждает в своей правосудности окружающих.

Приговор суда – это оценочный текст, в нем нет места естественнонаучной истине. В суде человек является мерой того, что существующее существует, а не существующее не существует. Отношения между судебной оценкой и фактом не могут быть квалифицированы в категориях формальной логики, они могут рассматриваться  как более или менее убедительные. Убедительность приговора проистекает из многих причин. Главная из них в том, что судьи, как и все люди способны принимать решения исходя из общепонятных посылок, общепризнанных ценностей[21].

Вывод из общего и доказательство по основаниям, укрепленным в области человеческой психологии, не может быть никаким иным как вероятным суждением. Судебная истина – есть утверждение, правдоподобие, вероятность которого не вызывает разумных сомнений у нормальных людей. Факты, которыми оперирует в суде, не могут рассматриваться как абсолютные величины, непроницаемые для сомнений; они есть данные, объективность которых опирается на здравый смысл и житейский опыт людей, который объединяет и стороны и судей в единое сообщество тех, кто способен понимать друг друга и отличать правду от лжи, вероятное от невероятного.

Свойство законности приговора вытекает из уголовно-процессуального принципа законности. Все решения суда должны быть законными, обоснованными и мотивированными (ч. 4 ст. 7 УПК). Поэтому решение суда должно быть прежде всего формально, юридически правильным. Законность приговора означает, что он по своей форме соответствует закону, по своему содержанию основывается на материалах дела, которое было расследовано и рассмотрено судом в точном соответствии с требованиями уголовно-процессуального закона. Законность приговора означает также, что правильно применен уголовный закон и все иные законы[22].

Правильное применение закона не тождественно установлению объективной истины. Уголовно-процессуальное доказывание включает в себя оперирование юридическими презумпциями, фикциями. Условности в виде юридических фикций, презумпций, процессуальных сроков, запрета на отправление правосудия свидетелям и пр., которыми обставлен процесс познания в суде - это все то, что позволяло еще  Н.Н. Розину, Л.Е. Владимирову и другим говорить о недостижимости объективной истины[23]. «Юридическая правильность» и есть формальная истинность, зафиксированная в решении суда по уголовному делу.

Разумные люди, использующие свои чувства и рациональные способности, могут устанавливать истины, относительно которых у них не будет причин сомневаться. “Истина на суде есть убеждение судьи, а убеждение судьи основывается, во многих случаях, на гипотезе”[24]. Это убеждение основывается не на познанной ими “объективной истине”, а на отсутствии у них “разумных сомнений” полагать обратное.  Сказанное означает, что любой здравомыслящий человек пришел бы в данном случае к такому же решению.  Полагаем, объективность данным, которые используются аргументатором в суде в качестве посылки для своего умозаключения, придает большая посылка – общее место, не требующее доказательства, принимаемее слушателями за объективное по вере, по убежденнности.

Разумеется, формальная законность и убедительность результатов  судебного познания еще не достаточны для того, чтобы приговор был «истинным». Только при совокупности всех трех качеств: законности, обоснованности и справедливости приговор суда приобретает значения акта правосудия. Справедливость есть такая оценка судом обстоятельств дела, личности подсудимого и принятие такого решения, которое отвечает назначению уголовного судопроизводства (ст. 6 УПК). Справедливость связана с формальной правильностью приговора и его обоснованностью, мотивированностью, но не сводится к ним, поскольку выражается идеологический, нравственный аспект судебного решения. Оценка справедливости приговора вскрывает присутствие (или отсутствие) в приговоре нравственного, т.е. идеального составляющего. Посредством справедливости приговора устанавливается соответствие между юридической правильностью и миром общезначимых представлений о добре и зле, объединяющих людей в единую нацию, общество, народ. Справедливость приговора  призвана отразить нравственную сторону правосудия, поскольку, назначая  подсудимому наказание, суд обязан правильно оценить степень и характер общественной опасности содеянного, обстоятельства, характеризующие личность виновного, обстоятельства, смягчающие и отягчающие ответственность в их совокупности, и в точном соответствии с этим определить вид и размер наказания, назначаемого виновному по приговору суда[25]. Таким образом, правильное судебное знание должно характеризоваться как нравственная, моральная истина. Аудитория в идеале должна верить суду и эта вера должна распространяться на его решения.

Приговор суда должен восприниматься общественным мнением как справедливый, только тогда цель правосудия – обеспечение определенности, стабильности в обществе – может считаться достигнутой. Концепция судебной истины исходит как раз из этого. Дело должно быть разрешено сообразно тем обстоятельствам, которые были установлены сторонами в суде согласно требованиям уголовно-процессуального права. И только.

Состязательный уголовный процесс в познавательном аспекте основывается на концепции относительной, судебной истины и здравого смысла судящих, как критерия достижения ее в данном деле. Концепция судебной истины соотносима отрицает монополию избранных на истину и предполагает такое устройство общества и публичной судебной речи, когда правом голоса обладает каждый свободный гражданин и решение принимается по большинством. Власть принадлежит народу в том государстве, где народ (в лице его представителей – присяжных заседателей) вправе эту истину провозглашать в форме вердикта.

Режим множественности истин, т.е. когда имеется их конкуренция и право голоса убеждать в истинности своего дела (а в уголовном деле всегда как минимум две истины) перед лицом народа (универсальной аудитории) является неотъемлемым свойство демократии. И этот режим является противоположностью тому, при котором следователь/судья. проводит объективное, всестороннее (но в отсутствии сторон) полное расследование и, конечно, находит “объективную истину”, главное достоинство которой в том, что ее приветствует Власть. «Объективная истина» как инквизиционный концепт исключает равноправное состязание сторон, одной из которых является  обвиняемый со своей истиной. Состязательное правосудие, квинтэссенцией которого является суд присяжных, подразумевает конкуренцию мнений, в результате борьбы интерпретаций закона, фактов и прочих составляющих судебного спора, побеждает сильнейшее мнение, т.е. наиболее привлекательное, убедительное, а равно нравственное, логичное  мнение. Суд присяжных в своем решении  содержит сколок общественного мнения, т.е. соответствует представлениям этого народа в это время о правильном, справедливом разрешении этого спора. Судебная истина – это мнение обычных здравомыслящих свободных людей, высказанное без принуждения, а под влиянием судебной речи и по зову совести. Только в режиме свободной конкуренции истин возможен такой элемент “открытого общества” как состязательный процесс.




А.А. Кухта.





[1] См. об этом, напр.: Александров А.С. Концепция объективной истины // Российская юстиция. – 1999. – № 1. – С. 23–24; его же “Похвала” теории формальных доказательств // Правоведение. – 2002. – № 4. – С. 34–47; Балакшин В.С. Доказательства в теории и практике уголовно-процессуального доказывания: Монография. – Екатеринбург: ООО “Изд-во УМЦ УПИ”, 2004; Васильев Л.М. Проблема истины в современном российском уголовном процессе (концептуальные положения). – Краснодар, 1998;  Зинатуллин З.З. Уголовно-процессуальное доказывание. – Ижевск, 1993; Карякин Е.А. Формирование истинности приговора в состязательном судебном производстве: вопросы теории и практики. – М., 2007; Кудин Ф.М., Костенко Р.В. Достаточность доказательств в уголовном процессе. – Краснодар, 2002; Мурадьян Э.М. Истина как проблема судебного права. – М., 2002.

[2] Конечно, сказанное только отчасти правильно. Проблема гораздо глубже, устройство власти и метод получения истины находятся в системе сложных взаимосвязей и отторжений с другими явлениями: языка, культуры, экономики, психологии и физиологии, составляющими жизнь общества и человека.

[3] Фуко М. Интеллектуалы и власть: Избранные политические статьи, выступления и интервью. Часть 2. – М.: Праксис, 2005.  – С. 94.

[4] Розин Н.Н. Уголовное судопроизводство. – СПб., 1914. – С. 345.

[5] См. напр.: Случевский В.К.  Учебник русского уголовного процесса. – СПб., 1895. – С. 27, 34, 44; Фойницкий И.Я. Курс уголовного судопроизводства. – СПб., 1912. – С. 67-69.

[6] Фойницкий И.Я. Указ. соч. – С. 14;  Случевский В.К. Указ. соч. – С. 34, 35.

[7] См. об этом: Крыленко Н.В. Доклад в комакадемии о реформе советского уголовного процесса // Революция права. – 1928. – № 1. – С. 104.

[8] Строгович М.С. Принципы советского уголовного процесса // Советское право. – 1927. – № 1 (25). – С. 95 и след.

[9] См.: Малькевич Т. К истории первых декретов о советском суде // Советское государство и право. – 1940. – № 7. – С. 168.

[10] Строгович М.С. Учение о материальной истине в уголовном процессе. – М., 1947. – С. 53.

[11] Строгович М.С Указ. соч. – С. 39.

[12] Строгович М.С Указ. соч. – С. 43.

[13] Строгович М.С. Указ. соч. – С. 240 и след.

[14] См.: Вышинский А.Я. Теория судебных доказательств в советском праве. – М., 1950. – С. 188, 192, 196-198, 222, 232, 248.

[15] Вышинский А.Я. Указ. соч. – С. 201.

[16] Вышинский А.Я. Указ. соч. – С. 198-203.

[17] Шифман М.Л. Прокурор в уголовном процессе. – М., 1948. – С. 117.


[18] См. об этом: Александров А.С. Концепция объективной истины. – С. 23–24.
[19] См. там же.

[20] Фуко М. Указ. соч. – С. 101.

[21] См. об этом: Комментарий к УПК РФ / Отв. ред. В.И. Радченко; Под ред. В.Т.Томина. – 2-е изд., перераб. и доп. – М.: Юрайт, 2006. – С. 632-635.

[22] См. там же.

[23] См.: Розин Н.Н. Ложь в процессе // Право. – 1910. – № 48. – С. 2898; Владимиров Л.Е. Суд присяжных. Условия действия института присяжных и метод разработки доказательств. – Харьков, 1873.– С. 103.

[24] Владимиров Л.Е. Указ. соч. – С. 24.

[25] См.: Комментарий к УПК РФ / Отв. ред. В.И Радченко; Под ред. В.Т.Томина. – 2-е изд., перераб. и доп. – М.: Юрайт, 2006. – С. 635.

: 30/09/2007
: 6249
:
Барабаш А.С. Вклад Ивана Яковлевича Фойницкого в определение места состязательности в российском уголовном процессе
Зайцева Л.В. Реформирование уголовно-процессуального законодательства республики Беларусь: проблемы и перспективы
Мартышкин В.Н. Пределы судебного усмотрения и механизмы его ограничения в уголовном судопроизводстве
Панькина И.Ю. Основные элементы внесудебного способа разрешения уголовно-процессуального конфликта
Цыганенко С.С. Дифференциация как модель уголовного процесса (уголовно-процессуальная стратегия)
Калинкина Л.Д. Совершенствование норм УПК РФ о нарушениях уголовно-процессуального закона – необходимое условие обеспечения должной процедуры производства по уголовным делам
ТУЛАГАНОВА Г.З., ФАЙЗИЕВ Ш. Классификация мер процессуального принуждения по характеру воздействия
Алексеев С.Г. , Лукичев Б.А. Взгляды И.Я. Фойницкого на институт судебной экспертизы и их отражение в зеркале современности
Галюкова М.И. Реализация функции защиты в состязательном уголовном процессе
Гамбарян А.С. Реформа досудебной стадии уголовного процесса в Республике Армения

| |


.:  ::   ::  :.

RusNuke2003 theme by PHP-Nuke -
IUAJ

(function(w, d, n, s, t) { w[n] = w[n] || []; w[n].push(function() { Ya.Direct.insertInto(66602, "yandex_ad", { ad_format: "direct", font_size: 1, type: "horizontal", limit: 3, title_font_size: 2, site_bg_color: "FFFFFF", header_bg_color: "FEEAC7", title_color: "0000CC", url_color: "006600", text_color: "000000", hover_color: "0066FF", favicon: true, n
PHP Nuke CMS.
2005-2008. Поддержка cайта