Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации ввел в отечественное уголовное судопроизводство полномасштабный институт судебного контроля, что явилось весомой гарантией охраны прав личности. Основная цель одноименной процессуальной функции суда представляется в защите прав и интересов участников уголовного процесса. Для ее достижения перед судебным контролем стоит ряд задач: упредить неправомерные действия и решения, нарушающие конституционные права и свободы граждан; восстановить права уже нарушенные органами предварительного расследования; придать правомерным действиям и решениям дознавателя, следователя, прокурора юридическую силу, легализовав, тем самым, полученные доказательства; способствовать вынесению правосудного приговора при разрешении уголовного дела по существу. В тоже время, уголовный процесс представляет собой деятельность, строго ограниченную временными рамками. От оперативности и слаженности работы правоохранительной системы и суда зависят сроки и качество расследования, что в свою очередь напрямую отражается на правах и интересах как лиц, совершивших преступление, так и потерпевших.
В этой связи особое значение придается оптимальному определению границ функции судебного контроля. По мнению авторов Концепции судебной реформы, судебный контроль на досудебном производстве должен охватить: применение мер пресечения; надлежащее содержание лиц в местах предварительного заключения, при проведении стационарных экспертиз; правильность прекращения и приостановления уголовных дел; разногласия между следователем и прокурором, между обвиняемым и защитой по поводу направления следствия и содержания важнейших процессуальных решений; рассмотрение жалоб и заявлений субъектов процесса в связи с действиями и решениями следователя и прокурора. На наш взгляд, данное предложение не вполне обдуманно, поскольку фактически предполагает тотальный контроль суда, что является нецелесообразным и с юридических, и с экономических позиций[1]. В этой связи хотелось бы выразить несогласие с позицией юристов, выступающих за распространение судебного контроля на все действия и решения органа предварительного расследования.
Так, 7 февраля 2007 года следователь отдела по расследованию особо важных дел прокуратуры Омской области Л. возбудил перед судьей ходатайство о даче разрешения на получение сведений о входящих и исходящих звонках (протоколах соединений) необходимых ему телефонных номеров, а также сведений о владельцах, на чье имя зарегистрированы указанные телефонные номера. Суд, рассмотрев представленные материалы, а также сложившуюся судебную практику, в удовлетворении ходатайства следователю отказал, указав при этом следующее: «Согласно п. 11 ч. 2 ст. 29 УПК РФ только суд, в том числе в ходе досудебного производства, правомочен принимать решение о контроле и записи телефонных переговоров. При этом под контролем телефонных и иных переговоров понимается прослушивание и запись переговоров путем использования любых средств коммуникации, осмотр и прослушивание фонограмм (п. 14.1 ст.5 УПК РФ). Следователь же ставит вопрос о производстве выемки сведений о входящих и исходящих сигналах сотовой связи, без прослушивания и фиксации. При выемке у операторов сотовой связи документов о входящих и исходящих сигналах соединений без их прослушивания и фиксации тайна содержания переговоров сохраняется, и, соответственно, права граждан на тайну телефонных и иных переговоров не нарушается».
Не согласившись с доводами суда, прокуратура Центрального административного округа г. Омска внесла кассационное представление, обозначив свою позицию таким образом: «В соответствии с п.2 определения Конституционного Суда РФ от 2.10.2003 года № 345-О «Об отказе в принятии к рассмотрению запроса Советского районного суда г. Липецка о проверке конституционности ч. 4 ст. 32 Федерального закона от 16.02.1995 года «О связи» Конституция РФ, предусматривая, что ограничение права на тайну телефонных переговоров допускается только на основании судебного решения, устанавливая запрет на сбор, хранение, использование и распространение информации о частной жизни лица без его согласия, исходит из необходимости защиты личности. Судебный контроль, таким образом, отнесен Конституцией РФ к числу гарантий, препятствующих необоснованным ограничениям такого права гражданина, как право на тайну телефонных переговоров». Прокурор также указал, что суд не должен произвольно сужать сферу действия судебного контроля, субъективно оценивая фактические данные, влекущие необходимость получения судебного решения для производства соответствующих оперативно-розыскных мероприятий. Здесь необходимо сделать отступление и обратить внимание на то, что в определении Конституционного Суда РФ от 2.10.2003 года речь идет именно о получении судебного разрешения на проведение оперативно-розыскных мероприятий. Прокурор же неправомерно распространяет обозначенную позицию и на деятельность органов предварительного расследования в рамках возбужденного уголовного дела.
Как отмечают В.А. Азаров, Н.И. Ревенко и М.М. Кузембаева, судебный порядок рассмотрения жалоб существенно отличается от прокурорского аналога, являющегося максимально простым и более экономичным. Кроме того, авторы обоснованно предлагают сократить поле деятельности суда при выдаче разрешений на проведение следственных действий. В частности, выдвинуты аргументы за оставление суду права принимать решения об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу и продлении ее срока; об осмотре, обыске, выемке в жилище и личном обыске [2]. По нашему мнению, этот список вполне оправдано дополнить обыском и выемкой в служебном помещении адвоката, что позволит сохранить адвокатскую тайну и в значительной мере обеспечить права личности. Необходимость данного включения подтверждается позицией Конституционного Суда РФ.
Так, в связи с расследуемым прокуратурой Западного административного округа города Москвы уголовным делом, 29 декабря 2004 года на основании постановления следователя был произведен обыск и изъят ряд документов на рабочих местах адвокатов в помещении адвокатского бюро «Адвокатская фирма «Юстина». При производстве данного следственного действия должностные лица прокуратуры учитывали отсутствие в статье 29 УПК РФ прямого указания на получение разрешения суда, а также предписания ст. 7 УПК РФ, предусматривающей приоритет норм Уголовно-процессуального законодательства при установленном несоответствии его норм с нормами иного федерального закона или нормативного акта. Однако, адвокаты, обратившиеся в Конституционный Суд РФ за защитой своих интересов, указали, что ст.ст. 7, 29, 182 и 183 УПК РФ, не предусматривающие обязательное получение решения суда для производства обыска и выемки в помещениях, используемых для адвокатской деятельности, исключают возможность применения в таких случаях пункта 3 статьи 8 Федерального закона «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в Российской Федерации», ограничивают возможность соблюдения адвокатской тайны и тем самым влекут ущемление гарантированных Конституцией РФ права на неприкосновенность частной жизни, права адвоката на занятие избранной деятельностью и права каждого на получение квалифицированной юридической помощи. Рассмотрев данную жалобу, Конституционный Суд РФ указал, что о безусловном приоритете норм уголовно-процессуального законодательства не может идти речь, когда в иных (помимо УПК РФ) законодательных актах устанавливаются дополнительные гарантии прав и законных интересов отдельных категорий лиц, обусловленные, в том числе, их особым правовым статусом. В определении сказано: «Положения статей 7, 29 и 182 УПК РФ в их конституционно-правовом истолковании, вытекающем из сохраняющих свою силу решений Конституционного Суда Российской Федерации, и в системном единстве с положениями пункта 3 статьи 8 Федерального закона «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в Российской Федерации» не предполагают возможность производства обыска в служебном помещении адвоката или адвокатского образования без принятия об этом специального судебного решения».
Данный пример выявил некоторые проблемы, требующие своего разрешения. В этой связи можно было бы рекомендовать законодателю с учетом подобных решений Конституционного Суда РФ внести изменения в Уголовно-процессуальный кодекс РФ, поскольку отсутствие здесь четких законодательных предписаний затрудняет деятельность практических работников. Так, в частности, необходимо внесение в статью 7 УПК РФ дополнения, предусматривающего возможность применения закона, содержащего большее количество гарантий прав личности. Кроме этого, целесообразно дополнить ст. 29 УПК РФ следующим установлением: «Только суд в ходе производства по уголовному делу правомочен принимать решение о производстве обыска в служебном помещении адвоката».
Резюмируя сказанное, следует отметить многоаспектность проблемы применения судебного контроля в уголовном процессе. Начиная с 1992 года данный институт постепенно набирает силу, становясь весомой гарантией охраны прав человека, попавшего в сферу уголовной юстиции. Тем не менее, до сегодняшнего дня его нормы подвергаются серьезной критике со стороны ученых и практиков. Причинами тому является, на наш взгляд, как отсутствие осязаемых и закрепленных в законе оптимальных пределов судебного контроля, так и несбалансированность российского законодательства. Кроме того, при конструировании данного правового института необходимо учитывать, что функция судебного контроля должна охватывать сферу реализации наиболее значимых и существенных прав и свобод граждан, а именно – распространяться на действия (бездействие) и решения органов уголовного преследования, которые непосредственно могут ограничить или нарушить право на личную неприкосновенность, тайну частной жизни или затруднить доступ к правосудию и судебной защите гражданами своих прав. Необоснованное расширение сферы судебного контроля способно парализовать деятельность правоохранительных органов, затруднив достижение задач уголовного судопроизводства.
