Современное уголовно-процессуальное законодательство Российской Федерации в качестве самостоятельных видов доказательств предусматривает вещественные доказательства (ст. 81 УПК РФ) и «иные»[1] документы (ст. 84 УПК РФ). При этом очевидно, что и те, и другие имеют очень важное значения для решения задач уголовного судопроизводства, в частности для установления обстоятельств, входящих в предмет доказывания по уголовному делу.

Зачастую при осуществлении предварительного расследования или судебного разбирательства именно с помощью данных видов доказательств органы дознания, предварительного следствия, прокуроры и суды способны установить и доказать такие обстоятельства и факты, которые не могут быть установлены и доказаны посредством других процессуальных средств. Более того, и вещественные доказательства, и «иные» документы играют очень важную роль при осуществлении своих процессуальных функций подозреваемым, обвиняемым, защитником, потерпевшим и другими заинтересованными участниками уголовного судопроизводства, поскольку собирание и представление таких документов – это одна из немногих правовых возможностей участия данных лиц в процессе доказывания.

В настоящее время исследователям, занимающемся изучением проблем уголовно-процессуального доказывания, весьма сложно определить, когда именно в мировой или отечественной юрисдикционной практике вещественные доказательства и документы стали использоваться для установления истины по делу, когда они впервые были отнесены к доказательствам. Так, например, по дошедшим до наших дней сведениям, можно смело судить об использовании подобных объектов в древнем обвинительном судопроизводстве. Не вызывает никаких сомнений, что очень серьезное значение такие виды доказательств имели и во времена розыскного (инквизиционного) типа уголовного процесса. И, наконец, анализ специальной литературы и нормативно-правовых актов позволяет судить о большом значении вещественных доказательств и «иных» документов на всем протяжении существования и развития современных типов уголовного судопроизводства, как состязательного, так и смешанного.

Вместе с тем, не взирая на столь существенное гносеологическое значение рассматриваемых видов доказательств для установления истины по делу, ученые-процессуалисты, на наш взгляд, уделяют данной проблематике явно недостаточно внимания. А это, в свою очередь, сказывается на не совсем четкой законодательной регламентации правоотношений, связанных с их использованием в процессе доказывания.

Так до сих пор четко не определены основания для признания объекта вещественным доказательством или «иным» документом; нет четких критериев их отличия как друг от друга, так и от прочих видов доказательств; нет единой научной позиции относительно допустимых форм фиксации вещественной и документальной информации. В частности не разрешен вопрос об использовании в качестве доказательств документов таких объектов, как фото-, видео- и аудидокументы, а также электронных документов, представляющих собой современную форму значимой для дела информации. Остается актуальной и проблема соотношения вещественных доказательств и «иных» документов с результатами оперативно-розыскной деятельности.

Помимо этого, вплоть до настоящего времени не выработаны единые процессуальные механизмы собирания и приобщения вещественных доказательств и документов к материалам уголовного дела. И, наш взгляд, особенно остро эта проблема касается тех способов, которые не связаны с производством  процессуальных мероприятий, в том числе, собирания и представления доказательств защитником, подозреваемым, обвиняемым, потерпевшим и т.д.

Все указанные теоретические и законодательные пробелы неизбежно приводят с серьезным ошибкам и существенным затруднениям в повседневной практической деятельности органов предварительного расследования, прокуратуры, адвокатуры и суда. В частности, проведенное нами небольшое эмпирическое исследование показало, что в большинстве случаев практические работники не видят четких границ между «иными» документами, вещественными доказательствами документального характера и протоколами процессуальных мероприятий (следственных действий и судебного заседания). Во многих случаях «иными» документами признаются документы с признаками полной или частичной подделки (например, поддельные платежные поручения, материалы бухгалтерской отчетности и т.п.), то есть такие объекты, которые, на наш взгляд, несомненно, должны признаваться вещественными доказательствами. А вот кассеты с материалами видеонаблюдения, запечатлевшие значимые для дела обстоятельства и не вызывающие сомнения в своей подлинности, наоборот скорее являются видеодокументами, хотя на практике часто признаются вещественными доказательствами.

Кстати следует попутно заметить, подобные проблемы имеются не только в уголовном процессе, но также и в других формах современной юрисдикционной деятельности. Например, гражданское процессуальное законодательство расценивает в качестве документов только так называемые письменные доказательства (ст. 71 ГПК РФ) и аудио- и видеозаписи (ст. 77 ГПК РФ). Законодательно о производстве по делам об административных правонарушениях более рационально и современно разрешает эту проблему (ст. 26.7 КоАП РФ), однако содержит другую неясность, а именно четко не разграничивает документы с вещественными доказательствами и протоколом по делу об административном правонарушении.

В этой связи представляется целесообразным осуществление дальней­ших научных исследований, направленных на изучение теоретических, нормативно-правовых и практических проблем использования «иных документов» в процессе доказывания по уголовному делу, и на выработку конкретных предложений и рекомендаций по их разрешению.

Однако прежде следует обратиться к истории развития данной научной проблематики. Анализ специальной литературы показывает, что первые фундаментальные отечественные исследования, посвященные изучению вещественных доказательств и документов, относятся ко второй половине XIX века, то есть к тому времени, когда в Российской Империи начало действовать буржуазное уголовно-процессуальное законодательство смешанного типа. В этот период развития науки уголовного процесса зародилась тенденция более глубокого изучения российскими правоведами проблем уголовно-процессуального доказывания, в частности изучения отдельных видов доказательств. Данной научной проблематике были посвящены работы таких крупных ученых, как В.К. Случевского, А.А. Квачевского, Д.Н. Тальберга, С.Н. Розина, С.М. Викторовского, и многих других специалистов. Проблемам уголовно-процессуального доказывания, в частности отдельным видам доказательств, было посвящено и фундаментальное исследование известного русского процессуалиста Л.Е. Владимирова[2].

И все же особое место среди прочих публикаций того времени, направленных на изучение феномена уголовно-процессуального познания, занимают работы выдающегося российского правоведа, сенатора, заслуженного ординарного профессора Императорского Санкт-Петербургского университета Ивана Яковлевича Фойницкого (1847-1913).

Представляется, что многие концептуальные положения и частные суждения и тезисы, сделанные И.Я. Фойницким в отношении вещественных доказательств и документов около ста лет назад не потеряли своей научно-практической значимости и в современных условиях, а наоборот являются очень актуальными и вполне могут быть использованы современными исследователями, а так же на законодательном уровне и в процессе правоприменительной деятельности.

Большинство ведущих отечественных процессуалистов того времени не считали документы (письменные доказательства[3]) и вещественные доказательства самостоятельными процессуальными видами. При этом письменные доказательства традиционно расценивались как специфическая разновидность вещественных.

Примерно таких же взглядов придерживался и И.Я. Фойницкий. Однако, при этом он все же писал, что вещественные доказательства можно понимать в широком (в обширном) и узком смыслах. В широком смысле таковыми, по его мнению, следовало признавать любые объекты, запечатлевшие изменения во внешнем мире и служащие материалом для исследования и разъяснения дела (documentum, instrumentum, probation mortua, real evidence, sachliche Beweismittel). Этим понятием охватываются и все письменные доказательства, однако из числа последних могут быть выделены представленные в суд письменные заявления участников судопроизводства, поскольку они преследуют особые цели и, следовательно, занимают в уголовном процессе особое место[4]. Таким образом, под вещественным доказательством в широком смысле этого понятия И.Я. Фойницкий понимал все предметы материального мира, которые могут быть использованы в процессе доказывания по уголовному делу, в том числе и предметы, и документы, но за исключением тех, которые были составлены уже в ходе уголовного судопроизводства и запечатлели волеизъявление различных участвующих в деле лиц.

Тем самым подчеркивались общие признаки и свойства этих двух самостоятельных видов доказательств, которые, по нашему мнению, сводится к следующему:

а) и те, и другие существуют вне зависимости от человеческого сознания, и, следовательно, при условии, исключающем их подложность, наиболее объективно характеризуют событие преступление и другие значимые для дела обстоятельства;

б) и те, и другие одновременно являются и самими доказательствами и их источниками;

в) и те, и другие попадают в уголовное дело посредством одних и тех же процессуальных мероприятий, в первую очередь визуального и мануального характера (следственных осмотров, обысков, выемок и т.д.).

Подобные общие признаки и свойства двух указанных видов доказательств, несомненно, должны обуславливать и близкие правила их собирания, исследования, приобщения к материалам уголовного дела, оценки и использования в процессе установления истины по уголовному делу. Однако вплоть до настоящего времени данные процессуальные правила различны.  Например, согласно ст. 81 УПК вещественное доказательство признается таковым на основании специального юрисдикционного акта – постановления (определения). В отношении «иного» документа подобный механизм установлен не четко и только для судебного следствия (ст. 286 УПК РФ).

Вещественными доказательствами в узком смысле этого слова, по мнению А.Я. Фойницкого, являются любые объекты материального мира, сохранившие на себе определенные следу преступления. При этом он не указывает конкретных оснований для их приобщения в качестве таковых к уголовному делу. Единственным и действительным основанием для приобщения предмета в качестве вещественного доказательства – пишет автор – является его относимость, выраженная в каком-либо внешнем (материальном) его изменении[5].

Представляется, что указанное суждение И.Я. Фойницкого является абсолютно справедливым и в современных условиях. Ведь сформулированные в законе конкретные основания для приобщения в качестве вещественного доказательства зачастую либо необоснованно расширяют, либо, наоборот, необоснованно сужают круг тех объектов, которые действительно сохранили на себе материальные следу преступления. Например, п. 3 ч. 1 ст. 81 действующего УПК РФ как бы по своему смыслу охватывает более широкий круг объектов, чем те, которые содержат материальные следы преступления. Под действие этой нормы вполне подпадают и «иные» документы, предусмотренные отдельной ст. 84 УПК и являющиеся самостоятельным видом доказательств.

И, наконец, еще одним важным суждением И.Я. Фойницкого, сделанным в этом направлении, является тезис об общей сущности вещественных доказательств и других материальных следов: изменений местности, телесных повреждений, трупов и т.п.[6] Как и при жизни автора, так и в настоящее время законодатель не относит подобные объекты к вещественным доказательствам. Данная научная позиция также представляется весьма интересной и может стать предметом отдельного исследования.

Не менее интересными являются взгляды И.Я. Фойницкого по поводу письменных доказательств. Автор как бы разделял их на несколько видов: а) письменные документы, являющиеся вещественными доказательствами; б) письменные документы, являющиеся формой свободного волеизъявления участников уголовного судопроизводства (например, заявления и т.д.) ; в) документы, удостоверяющие какие-либо события или факты. Последнюю группу он называл письменными доказательствами в узком (в тесном) смысле. Такие документы И.Я. Фойницкий подразделял на официальные и частные[7]. Автор писал об особой значимости официальных документов в уголовном судопроизводстве. Он говорил о преюдициальном значении некоторых из них.

Подобное преюдициальное значение имеют и многие документы в современных условиях. Например, справка о прежней судимости обвиняемого или официальное письмо государственного органа и в настоящее время приобщаются к уголовному делу и используются в процессе доказывания без дополнительной проверки. А преюдициальное значение приговоров и других решений суда в настоящее время вообще имеет законодательный характер и регламентируется ст. 90 УПК РФ.

И, наконец, следует отметить, что еще 100 лет назад И.Я. Фойницкий обозначил существование проблемы использования в процессе доказывания по уголовному делу заключений специалистов, которые он относил к специфичному виду письменных документов. Так он отмечал, что бывают случаи, когда для разъяснения дела или для проверки точности других сведений оказывается нужным и полезным сочинение или справка, содержащая совет специалиста. Воспрещение уголовному суду пользоваться этим доказательством было бы не политично и вредно для правосудия. Однако пользование данным видом доказательств должно быть поставлено в общие рамки, установленные для доказательств. Так желающая сослаться на него сторона обязана внести его в судебное исследование, подвергнув его критике другой стороны[8].

И только в последние годы законодатель, как известно, стал предпринимать определенные шаги, направленные на возможность использования в процессе доказывания подобных заключений. В частности в 2003 г. в ст.ст. 74 и 80 УПК РФ были внесены соответствующие дополнения. Вместе с тем, до настоящего времени процесс формирования нормативной базы для получения заключений специалиста еще не завешен. В частности, законом не предусмотрены какие-либо процессуальные порядки для консультационной деятельности специалиста; отсутствует порядок его вызова и допроса; не разработана специальная форма заключения специалиста и т.д. Все эти нормативные недостатки вызывают множество трудностей в практической деятельности. Более того, отсутствие установленного законом порядка консультационной деятельности специалиста не дает полного права говорить о ее процессуальном характере, а только позволяют питать надежды, что в ближайшее время все имеющиеся законодательные пробелы будут заполнены.

В настоящее время проблемам использования заключения специалиста в процессе доказывания по уголовному делу посвящено множество трудов выдающихся российских процессуалистов и криминалистов. Однако все же первый шаг в этой области был сделан именно И.Я. Фойницким.

[4] См. Фойницкий И.Я. Курс уголовного судопроизводства. 3-е изд. Пересм. и доп. Т.2. – СПб., Сенатская типография, 1910. – С. 294.