Уголовное судопроизводство за время существования человечества являло миру, как известно, весьма разнообразные формы своей сущности и своего содержания. В разные периоды развития человеческого общества, и в разных странах, оно бывало довольно разным. Причем разным до такой степени, что порой менялись местами основные приоритеты, определяющие его содержание, образно говоря «плюс» заменялся на «минус» или наоборот.
Такого рода подвижки, включая изменения цели, принципов и основных компонентов уголовного судопроизводства определялись многими факторами, важнейшим из которых в настоящее время является уголовно-процессуальная политика, являющаяся составной частью уголовной политики
[1] и правовой политики государства вообще. Более того, можно утверждать, что каков в данный момент общественно-политический строй государства, закрепляемый и реализуемый государством посредством создания соответствующих правовых норм, таково и уголовное судопроизводство. А по характеру и содержанию уголовного судопроизводства вполне можно судить и о самом государстве. Недаром И. Я. Фойницкий отмечал как очевидный факт, «что уголовный процесс имеет высокое политические значение»
[2].
Перефразируя известное высказывание о том, что истина всегда конкретна, позволительно сказать, что и политика любого государства в каждый исторический момент его существования всегда достаточно конкретна, обладает присущими только ей чертами и своеобразием. Характерными особенностями, - учет которых необходим для понимания происходящей на наших глазах трансформации отечественного уголовного судопроизводства, - отличается и политика, в том числе политика правовая, современной России.
Россия уже не первое десятилетие претерпевает сложный, напряженный и не всегда предсказуемый период преобразования в демократическое правовое государство, основные параметры которого определены Конституцией Российской Федерации, в качестве одного из важнейших основ конституционного строя закрепившей приоритет прав и свобод человека и гражданина. Становление новой для России государственности и, соответственно, новой по структуре и содержанию правовой системы неразрывно связано с фундаментальными изменениями в экономике, идеологии, политике страны, изменением в целом взаимоотношений между государством и личностью. При оценке значения формирования современного российского государства и права вообще и современной уголовно-процессуальной политики, в частности, важно учитывать, что происходящие в стране кардинальные преобразования во многом инициированы и предопределены государственной властью.
Как представляется, происходящее в настоящее время в России являет собой типичный пример ситуации, когда государство не постепенно преобразуется в правовое, вызревая из недр гражданского общества, а, будучи конституционно провозглашенным как таковое, в дальнейшем доводится до определяемой конституцией кондиции. Это не что иное, как реформы «сверху», когда в стране его руководством по собственной инициативе либо под воздействием извне вводится частная собственность, объявляется многопартийность, приватизируются СМИ и т. д. При таком варианте развития событий особенно активна роль государства в политическом и законодательном обеспечении реформирования и функционирования общества
[3].
Реформирование «сверху» не миновало и уголовного судопроизводства, воплотившись, так или иначе, в нормах, закрепленных в настоящее время в УПК РФ, и вызвавших к себе неоднозначное отношение со стороны различных представителей отечественной науки уголовного процесса и правоприменителей. Новый уголовно-процессуальный кодекс создавался, судя по всему, как закон опережающего действия. То есть как российская модель уголовного процесса охранительного типа, которую еще предстояло опробовать и воплотить в реальных уголовно-процессуальных отношениях при производстве по уголовным делам, хотя необходимые предпосылки для этого в организационной и кадровой деятельности судебных и правоохранительных органов, в психологии судей, прокуроров, следователей, дознавателей, в правовом сознании населения еще не созрели. Введенный в действие нынешний уголовно-процессуальный закон, по назначению и существу нацеленный в будущее, предоставивший личности довольно высокий уровень гарантий против необоснованного привлечения к уголовной ответственности и применения процессуального принуждения, как выяснилось, в условиях современной России оказался сверхновым. Превосходящим смелые ожидания со стороны его создателей скорейшей адаптации к нему правоприменительной уголовно-процессуальной деятельности и той среды, к которой ему предстояло быть реализованным.
Стоит вспомнить, что в ходе мониторинга применения вновь принятого УПК на протяжении полутора лет после его ведения в действие с 1 июля 2002 г. было констатировано наличие противоречия, существующего между высоким правовым стандартом нового уголовно-процессуального закона и архаичностью мышления правоприменителей, проявляемой в практике его реализации. Ответы экспертов о существующем состоянии реализации должностных процессуальных полномочий зафиксировали странный, на первый взгляд, парадокс ¾ противодействие со стороны должностных лиц в уголовном судопроизводстве своим полномочиям там и тогда, где и когда эти полномочия реализуются как норма. А именно, как только профессиональные участники уголовного судопроизводства, в том числе прокурор, следователь, дознаватель, реализуют свои процессуальные полномочия в полном объеме, начинается противодействие. Отсюда вывод — процесс освоения сути, духа и буквы нового уголовно-процессуального закона не завершен. Целостное представление об УПК РФ, его идеалах и общей конструкции имеют не многие правоприменители. Примерно один из десяти
[4].
Общение с практическими работниками прокуратуры, обучающимися на факультете повышения квалификации Санкт-Петербургского юридического института Академии Генеральной прокуратуры РФ, показывает, что и сейчас, по истечении пяти лет применения УПК РФ, не все правоприменители его «признали» как устраивающих из закон и вполне разделяют его идеалы и положения. Но процесс формирования нового правового мировоззрения, современного правосознания, адекватного духу действующего УПК РФ, тем не менее, пошел, стал реально осуществляться. Представители молодого поколения юристов, занявшие должности следователей, прокуроров в период действия УПК РФ, проявляют готовность воспринимать его требования как должное без того внутреннего протеста и сопротивления, что был характерен для практических работников, сформировавшихся в советскую эпоху.
Однако не успела данная тенденция набрать силу, в правотворческой и правоприменительной практике рельефно обозначились явления обратного порядка. В УПК РФ наряду с изменениями и дополнениями, расширяющими права личности, вовлекаемой в производство по уголовному делу, стали вноситься коррективы, свидетельствующие о стремлении власти и к преимущественной защите публичных интересов в уголовном судопроизводстве. В частности, к таковым относится дополнение ст. 100 УПК РФ частью второй, предусматривающей возможность увеличивать срок пребывания под стражей подозреваемых в ряде некоторых тяжких преступлениях до 30 суток. Видимо, творческая активность законодателей на данном направлении совершенствования уголовно-процессуального закона обратила на себя внимание даже Президента РФ. Осознавая всю сложность и значимость проблем борьбы с коррупцией в нашей стране, он в интервью по актуальным вопросам политики государства счел должным предупредить, что «дальнейшее развитие правовой базы по пути упрощения процедуры привлечения к уголовной ответственности за коррупционные действия может привести к произволу, а значит к усилению самой коррупции»
[5].
Оценка состояния продолжающегося уже в период действия УПК РФ реформирования уголовного судопроизводства дает основания полагать, что уголовно-процессуальная политика в последние несколько лет несколько меняется в направлении увеличения возможностей государственных органов в обеспечении неотвратимости уголовной ответственности. При этом данная ситуация объясняется не только необходимостью повысить эффективность борьбы с преступностью, но и иными явлениями политического характера, связанными с возможным пересмотром верховной властью государства прежних взглядов на соотношение обеспечения интересов государства и личности в сфере уголовного судопроизводства.
Особую роль в корректировке и отдельных аспектов уголовно-процессуальной деятельности, и положений, имеющих в уголовном судопроизводстве принципиальное значение, играют интерпретация Конституционным Судом РФ, как отмечает его председатель В. Д. Зорькин, духа Конституции «применительно ко времени»
[6]. Достаточно вспомнить известное Постановление Конституционного Суда от 8 декабря 2003 г. № 18-П о возможности возвращения уголовного дела прокурору для устранения препятствий к его рассмотрению судом во всех случаях, когда в досудебном производстве были допущены существенные нарушения уголовно-процессуального закона, не устранимые в судебном разбирательстве, если возвращение дела не связано с восполнением неполноты проведенного дознания или предварительного следствия. На практике предоставление судам указанной возможности не без оснований рассматривается как завуалированное восстановление известного советскому уголовному процессу института возвращения уголовного дела судом на дополнительное расследование. Подобного рода решением является и Постановление Конституционного Суда от 11 мая 2005 г. № 5-П, согласно которому признана не конституционной ст. 405 УПК РФ части, не допускавшей в стадии производства в надзорной инстанции поворота к худшему для осужденного лица по жалобе потерпевшего или по представлению прокурора.
Государство в лице федеральной законодательной власти, высшей судебной власти, исходя из потребностей своей политики на сей момент, опирается в связи с корректировкой правовой регламентации уголовного судопроизводства и практики производства по уголовным делам на те научные разработки, точки зрения ученых, которые удовлетворяют ее в данное время. Хотя, пожалуй, и не всегда. Как, например, в случае внесения в УПК РФ изменений Законом от 5 июня 2007 г № 87-ФЗ, принятым в связи с созданием Следственного комитета при прокуратуре РФ. В результате чего произошла, по существу, передачу полномочий по осуществлению процессуального руководства уголовным преследованием при проведении предварительного следствия от прокурора руководителю следственного органа в таком варианте, который должным образом в науке уголовного процесса до сих пор не обсуждался.
Какие бы замечательные теории, научные проекты наука уголовного процесса не создавала, она не может не считаться с реалиями современной государственно-правовой политики. Любые стратегии уголовного судопроизводства могут реализовываться в русле стратегии государственной правовой политики на данном этапе развития государства. Но это не означает, что наука обязательно должна подстраиваться под политику, способную довольно интенсивно меняться в зависимости от конъюнктурных моментов, и только как должное воспринимать все производимые государством новации в области уже существующего уголовного судопроизводства. У науки есть возможности, отстаивая в случае необходимости существующее состояние уголовно-процессуальной регламентации, со своей стороны влиять на уголовно-процессуальную политику. Поскольку, как отмечал И. Я. Фойницкий, «очевидно вместе с тем, что положения уголовного судопроизводства оказывают крупное влияние на политическое состояние страны и составляют один из главнейших его признаков».
