Рецензии и отзывы

Ковтун Н.Н. Рецензия на кн.: Трунов И.Л., Трунова Л.К. Меры пресечения в уголовном процессе. – СПб: Изд-во «Юридический центр Пресс», 2003. – 356 с. / Ковтун Н.Н., Кузнецов А.П. // «Черные дыры» в Российском законодательстве. – 2004. – № 4. – С. 386.

 
Трунов И.Л., Трунова Л.К. Меры пресечения в уголовном процессе. – СПб: Изд-во «Юридический центр Пресс», 2003. – 356 с.
 
 
И.Л. Трунов и Л.К. Трунова достаточно хорошо известны юридической общественности России не только как весьма востребованные практикующие адвокаты, но и как специалисты в области уголовно-процессуального права. В данной связи подготовленная ими монография, да еще по такой актуальной для обеспечения прав и свобод личности проблеме, как законное и обоснованное применение мер пресечения, a priori не могла остаться незамеченной.
Оправдались ли ожидания? Полагаем, что да, ибо практически впервые, после принятия нового УПК РФ (2001 г.), меры пресечения, а, отчасти, и иные меры процессуального принуждения комплексно и всесторонне  исследуются не в рамках отдельной статьи (системы статей), а на солидном монографическом уровне, с учетом генезиса применения названных мер, посредством системного анализа целого ряда доктринальных позиций, раскрывающих их сущность и содержание, а также на основе эмпирически достоверного анализа практики и особенностей их применения.
Методологически точно начиная исследование с анализа сути основных прав и свобод личности в государстве и обществе, препарируя в дальнейшем их содержание через призму международно-правовых актов о правах человека и соответствующие нормы национального законодательства, авторы монографии объективно закладывают теоретическую основу для системы последующих рассуждений и выводов. Глубоко информативными в данной связи, теоретически выдержанными и практически обоснованными представляются суждения авторов о действительных основаниях и целях применения мер пресечения в российском уголовном процессе, процессуальной форме их применения и реальном предмете контроля суда, сути и содержании уголовно-процессуальной ответственности и ее взаимосвязи с системой мер пресечения.
Несомненный интерес вызывает и анализ видов мер пресечения, предпринятый авторами названной монографии в главе 3-й и 4-й работы. Вне научного внимания авторов не осталась ни одна из мер пресечения, предусмотренных  ст. 98 УПК РФ. Основное внимание при этом, естественно, уделено скрупулезному анализу оптимальности процессуальной формы тех мер пресечения, которые применяются исключительно по судебному решению. Анализируя материально-правовые и процессуальные основания и условия их применения, признаки исключительных обстоятельств, порядок действий и решений сторон и суда, необходимых для применения названных мер, авторы монографии не ограничиваются схоластическим рассмотрением тех или иных доктринальных позиций, а в целом ряде случаев удачно комментируют свои выводы и предложения эмпирически достоверными статистическими данными, результатами собственных исследований, вносят весьма продуктивные предложения de lege ferenda, призванные оптимизировать институт применения мер пресечения в российском уголовном процессе.
Учитывая практически полное отсутствие на данный момент практики применения такой меры пресечения как домашний арест (ст.107 УПК), глубоко информативными выглядят те моменты работы, где всесторонне анализируются нормативное регулирование и практика применения этой меры пресечения в Республике Казахстан,  Республике Беларусь,  по УПК Украины, Кыргызской республики или Республики Узбекистан. Показательны также примеры практики реализации указанной меры в Швеции и ряде других стран.
Нельзя не отметить и второй параграф пятой главы, где исследуются особенности применения мер пресечения к отдельным категориям лиц. Раскрывая нормативное содержание системы иммунитетов и привилегий в уголовном процессе, авторы не только показывают глубокое знание обширного нормативного материала, но и объективно вскрывают противоречия по одному и тому же кругу вопросов в нормативных актах различного уровня.
Отмечая положительные безусловные моменты работы, выскажем и ряд замечаний, устранение которых, как представляется, могло бы способствовать улучшению как структуры работы, так и ее содержательной части.
Прежде всего, учитывая, что монография озаглавлена как «Меры пресечения в уголовном процессе», трудно понять, чем вызвано столь пристальное внимание авторов к характеристике задержания подозреваемого (с. 68-74, 264-267), временного отстранения обвиняемого (подозреваемого) от должности (с. 74-75), наложению ареста на имущество (с. 76), принудительному приводу (с. 79-81) и иным мерам процессуального принуждения, характеристика которых, нередко, явно выходит за предмет намеченного исследования.
С позиций современного понимания законности в государстве и обществе серьезные возражения вызывает и вполне разделяемое авторами монографии утверждение о том, что и «…Конституция и законы могут быть неправовыми. Не всякий закон есть право. Напротив он может порождать бесправие» (с. 13).
Действительно, в ряде случаев официальный закон (как императивная воля законодателя) может вступить в противоречие с реальными интересами личности, социальной группы или же общности, не отражая их нравственные и нормативные ожидания о должном регулировании определенных общественных отношений, вступая в противоречие с их пониманием естественных прав, естественного правового порядка и справедливости. Высказывая в данной связи неуважение к официальному праву (закону), отрицая его нормативную и социальную ценность, индивид или общность как бы «оправдывают» себя названным противоречием, настаивая на приоритете естественных прав и естественного права. Однако, по сути, это не более чем продолжение все той же известной дискуссии о соотношении «правового» и «неправового» закона, о праве «естественном» и «нормативном», которая в целом ряде работ вполне правомерно характеризуется как одна из форм «теоретического» нигилизма в правовой сфере. Поэтому в данном вопросе позиция юриста должна быть предельно ясна. Обладая высшей юридической силой, признаками общеобязательности и принудительности, официальный закон (вплоть до его отмены или изменения в установленном порядке) должен исполняться, соблюдаться, применяться как воля государства, как единое и общеобязательное для всех императивное правило поведения. Иной вариант поведения, чем бы он не оправдывался по сути, есть объективная форма проявления и нравственного, и правого нигилизма, в единстве его негативной нравственной и правовой оценки установленного правового порядка.
Учитывая монографический уровень работы, полагаем, не совсем оправдано и применение авторами термина «стадия» при характеристике этапа,  на котором возможно применение той или иной меры пресечения (с. 26, 267) или процессуального порядка их применения (с. 85). Полагаем, не совсем корректно называть стадиями и части судебного разбирательства в суде первой инстанции (с. 275-276).  Названный термин, как известно, является вполне устоявшимся в теории уголовно-процессуальной науки и практической правоприменительной деятельности и применительно к системе (структуре) российского  уголовного судопроизводства несет ясную смысловую нагрузку. В данной связи терминологические новации в этом вопросе вряд ли оправданы. Тем более что они еще не раз повторяют себя в тексте работы. К примеру, когда стадию предварительного расследования, раз за разом именуют стадией «предварительного следствия» (с. 268, 269 и др.).
Излишне категоричным представляется нам и утверждение авторов о том, что, в отличие от норм УПК РСФСР, нормы УПК РФ (2001 г.), характеризуя предмет и пределы судебной проверки (контроля) применительно к применению в качестве мере пресечения – заключение под стражу, не содержат указания на критерии законности и обоснованности подобной проверки (с. 33).
Следуя данному утверждению, сама процедура проверки в названной ситуации выглядит как бы беспредметной. Между тем, в ч. 3 ст. 108 УПК законодатель ясно указывает на то, что к ходатайству следственных органов о применении названной меры, направляемому с согласия прокурора в суд, прилагаются, в том числе, и «…материалы, подтверждающие обоснованность ходатайства». О том, что законодатель вполне определился в предмете и пределах подобной проверки, понимая под ними именно законность и обоснованность применения названной меры, отчасти, свидетельствуют и изменения, внесенные в п. 3 ч. 7 ст. 108 УПК Федеральным законом РФ от 4 июля 2003 г.[1]
Не вполне согласуется с нормами УПК РФ и мнение авторов монографии, полагающих что «…суд (судья) вправе самостоятельно избрать, изменить или отменить подозреваемому или обвиняемому одну из перечисленных в ст. 98 УПК РФ меру пресечения на любой стадии судебного разбирательства (курсив наш – Авт.) по делу» (с. 60).
Учитывая что в состязательном уголовном процессе суд не вправе брать на себя осуществление обвинительной функции, законодатель в п. 6 ч. 2 ст. 231 УПК, строго указывает на то, что судья, решая комплекс вопросов связанных с назначением судебного разбирательства (гл. 34 УПК), вправе также решить вопрос о мере пресечения в отношении обвиняемого, за исключением случаев избрания меры пресечения  в виде домашнего ареста или заключения под стражу. Названные нормы, как известно, включены в раздел IX УПК РФ: «Производство в суде первой инстанции». Таким образом, не во всех судебных стадиях судья правомочен самостоятельно решить вопрос о применении любой из мер пресечения.
Несколько категоричным представляется также вывод о том, что «общим для всех (курсив наш – Авт.) мер уголовно-процессуального принуждения является их осуществление независимо от воли и желания лица, в отношении которого они применяются» (с. 67, 274). Высказывая данное утверждение, авторы монографии несколько противоречат как позиции законодателя, так и собственным выводам, ибо буквально через несколько страниц они же правильно указывают на то, что по нормам нового УПК применение к обвиняемому личного поручительства (ч. 2 ст. 103 УПК) и наблюдения командования воинской части (ч. 2 ст. 104 УПК) требует согласия обвиняемого.
Как можно обжаловать то, на что обвиняемый согласился добровольно, авторы монографии не поясняют.
Трудно также согласиться с суждением авторов в вопросе о том, что обязательство о явке не является принудительной мерой, так как само по себе не предусматривает наступление отрицательных последствий (с. 79). Выходит, законодатель просто ошибся, включив эту меру в главу 14 УПК, регламентирующую применение иных мер процессуального принуждения. И, соответственно, нет никакого принуждения в том, что лицо обязано, вне зависимости от  личных желаний, являться по вызовам и незамедлительно сообщать следственным органам о каждой перемене места жительства. Эфемерна и угроза применения негативных последствий в случае нарушения названной меры, о возможном применении которых лицу дополнительно разъяснялось в обязательстве (ч. 2 ст. 112 УПК). Отсюда, совершенно неправильно понято нами и предыдущее суждение авторов, в котором достаточно категорично утверждалось, что «…практически любая из форм уголовно-процессуального принуждения всегда влечет за собой то или иное ограничение личной свободы граждан (свободы воли, передвижения, неприкосновенности)» (с. 36).
Из уст практикующих адвокатов несколько странно слышать и то, что в УПК РФ отсутствует «…надзорный порядок пересмотра судебных решений о применении мер пресечения» (с. 120).  Во-первых, с позиций данного утверждения не совсем понимаешь, как воспринимать суждение тех же авторов, изложенное на предыдущей странице, а именно: «…после кассационного обжалования заключения под стражу новый УПК предусматривает надзорное обжалование (курсив наш – Авт.) определения кассационной инстанции, которое действует с 1 января 2003 г» (с. 119). Во-вторых, кому, как не практикующим адвокатам  знать, что  проблема, связанная с правом сторон на надзорный пересмотр решения суда кассационной инстанции, вынесенного по  поводу законности и обоснованности применения ареста (ст. 108 УПК), была разрешена в определении Конституционного Суда РФ от 13 января 2000 года «По жалобе гражданина Насибова Наби Алланда оглы на нарушение его конституционных прав главой 30 УПК РСФСР”[2].
Не менее странно от практикующих адвокатов слышать и предложения о том, что при наличии данных изложенных в ч. 2 ст. 91 УПК, задержание целесообразно осуществлять и по тем категориям преступлений, которые не предусматривают в качестве наказания лишение свободы (с. 265).
Трудно согласиться и с авторской трактовкой обязательности указаний прокурора по отношению в следователю и органу дознания. Мнение авторов о том, что и следователь, и дознаватель  могут обжаловать данные указания, не приостанавливая их исполнение (с. 273), не до конца корреспондирует с нормами, изложенными в  ч.ч. 3-4 ст. 38 и ч. 4 ст. 41 УПК.  
Наконец, именно для адвокатов принципиальным является то, что лицо приобретает процессуальный статус обвиняемого, не с момента предъявления обвинения, как утверждают авторы работы (с. 271), а с момента вынесения постановления об этом (ст. 46 УПК). Разница, представляется, существенна.
Настораживает и то, что в отдельных моментах работы достаточно трудно понять истинную позицию авторов по тому или иному вопросу. К примеру, на с. 108-109 авторы монографии, исследуя взаимосвязь мер процессуального принуждения с мерами уголовной ответственности, как бы определились в своей позиции, в частности, утверждая, что, «…применяемые в отношении обвиняемого (подозреваемого) процессуальные меры правоограничительного характера, и  в частности применение в отношении него меры процессуального пресечения, уравниваются с наказанием по преступлению.  …А если это так, то применение мер пресечения, имеющих наиболее ярко выраженный процессуально-принудительный характер, представляет собой, разумеется, «государственное принуждение за совершенное преступление». И все это, – негодуют далее авторы монографии, – до суда, без суда, вопреки презумпции невиновности (с. 109).
Можно было бы спорить по поводу правомерности данной позиции, приводить аргументы и доводы, пытаться обосновать свое видение данной проблемы. Однако сами авторы «избавляют» нас от этого, причем буквально на следующей странице работе, ибо здесь утверждается уже нечто иное, чем ранее сказанное. Существует мнение, – пишут названные авторы, – что «...применяемые к лицу правоограничения при производстве предварительного расследования (если данное лицо действительно является субъектом уголовно-правовых отношений) можно рассматривать как реализацию уголовной ответственности. …Однако такое предположение, с нашей точки зрения, является в корне неверным» (с. 110). С доводами, с какой из приведенных выше  страниц при этом следует спорить или соглашаться, авторы, естественно, не поясняют, оставляя нам широкую свободу выбора.
В том же контексте достаточно противоречивым выглядит еще одно суждение авторов. На с. 32 авторы, в частности, весьма категорично утверждают: «…привод – не юридическая ответственность, это процесс принуждения». Однако категоричность данного вывода практически «растворяется» к странице 82 работы, где авторы уже пишут обратное, а именно: «…при наличии …ненадлежащего поведения участников  уголовного судопроизводства возникает уголовно-процессуальная ответственность, которая, как и любой вид ответственности, имеет определенные законом санкции. К ним относятся штраф (ст. 117 УПК), привод (ст. 113 УПК РФ) и др.». Какой из названных тезисов следует воспринять в качестве истинного, остается только гадать.
Несколько запутанным представляется и следующий силлогизм, «по традиции» в разных контекстах описанный авторами на одной и последующей страницах работы. Вынужденно извиняемся за то, что приходиться приводить цитаты названных авторов практически дословно, но иначе нас могут просто упрекнуть в некорректности выводов и подмене истинного контекста работы.
На с. 149 авторы, в частности, пишут: «В соответствии с п. 1 ч. 1 ст. 10  Федерального закона «О введении в действие Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации», принятого Государственной Думой 22 ноября 2001 г., полномочия  по применению судами домашнего ареста вводились в действие лишь с 1 января 2004 г., до этого времени решение данного вопроса оставалось за прокурором».  Подчеркнем, с 1 января 2004 г.
Далее, обращаясь на с. 150 работы к анализу постановления Конституционного Суда РФ № 6-П от 14 марта 2002 г., они же суммируют, что, поскольку этот вопрос не являлся предметом проверки Конституционного Суда РФ в данном постановлении, то «…в отношении этой нормы действует правило, вводимое  Федеральным законом «О введении в действие Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации» от 18 декабря 2001 г. № 177-ФЗ с изменениями и дополнениями от 29 мая 2002 г., согласно которому уже с 1 июля 2002 г. решения по данному вопросу принимает исключительно суд».
В итоге, закономерно возникает вопрос о том с 1 января 2004 г. или все же с 1 июля 2002 г. следовало применять домашний арест (ст. 107 УПК) исключительно по решению суда.
В заключение отметим и то, что при чтении работы несколько «утомляют» бесчисленные повторы одних и тех же суждений, используемых авторами практически в одном и том же контексте. К примеру, тезис о том, что благодаря постановлению Конституционного Суда РФ от 14 марта 2002 г. №6-П «По делу о проверке конституционности статей 90, 96, 122, и 216 УПК РСФСР в связи с жалобами С.С. Маленкина, Р.Н. Мартынова, и С.В. Пустовалова»,  применение  в качестве меры пресечения заключение под стражу исключительно по судебному решению стало возможным уже с 1 июля 2002, а не 1 января 2004 г., дословно повторен авторами на с. 16, 101, 111, 128 и 149 работы; случаи исключительности применения заключения по стражу – повторяются  на с. 90, 139, 269 и др. работы; система оснований, необходимых для задержания подозреваемого, – на с. 97, 114, 139 монографии и т. п. Не было особой нужды неоднократно повторяться и в том, что в новом УПК РФ отменена такая мера пресечения как поручительство общественного объединения и т. п.
Высказанные нами замечания, представляется, носят частный характер,  никак не снижая общее положительное впечатление от прочитанной работы, которая, несомненно, будет полезной как начинающим юристам, так и специалистам в области уголовно-процессуального права России.
 
 
Заведующий кафедрой уголовного права и криминологии
и криминалистики  Нижегородской правовой академии
доктор юридических наук, профессор                                            А.П. Кузнецов
 
Заведующий кафедрой уголовного процесса
и криминалистики  Нижегородской правовой академии
доктор юридических наук, доцент                                                     Н.Н. Ковтун
 

��������� ������ 

������� ������ 

�����