MASP/IUAJ/МАСП - Диалектик и софист

Крабби: Все пишут в разделе «методология» – диалектический метод, диалектический метод…
Диалектика…

Диалектик и софист
Крабби: Все пишут в разделе «методология» – диалектический метод, диалектический метод…
Диалектика…
Но вот у коммунистов тоже был метод диалектического материализма на вооружении, а они накрылись медным тазом. Может, нет никакого метода диалектического материализма, а мы как бараны по-прежнему указываем его?
И законов диалектики может нет, ведь из социализма получился снова капитализм, нету восходящей спирали развития, а есть бег по кругу (в случае с Россией). А учили-учили: рабовладельческий строй – феодальный – капиталистический –социалистический – коммунизм.
Диалектический метод дал неверный результат?
«Нас сомненья грызут. Я сомнениям этим не рад».
Разрешите их.
Архиназаврус и Грюза: Ладно.
Биомассы: Только, пожалуйста, не врите. Как обычно.
Архиназаврус и Грюза: Ну, ладно, ладно. Вы как будто сдавали экзамен по диамату в высшей партшколе.
Крабби: Так, как Вы определите, что такое диалектика?
Только знаете, без всяких там мудреных слов – я хочу в самом деле понять.
Грюза: Диалектика есть. Но не в марксистско-ленинском, а тем паче позднесовковском изводе – то была догматика.
Диалектика – это искусство постановки вопросов с целью выяснения истины. Классический пример: два мудреца спрашивают друг друга и отвечают, углубляясь в суть предмета и одновременно меняясь сами.
Архиназаврус: Причем как показывает опыт, аргументы «за» и «против» могут быть продолжены бесконечно. И путь диалектика – колдовской путь; он приводит мудреца то на базар, то на кладбище, то в психушку, а то в тюрьму.
Крабби: Истины нет?
Архиназаврус: Истина – приближение, движение, но не результат.
Нельзя останавливаться, якобы достигнув истины. Истина всегда впереди. Надо иметь волю к истине и двигаться дальше, углубляя представление о ней.
Крабби: А софистика?
Грюза: Это тоже искусство постановки вопросов, но с целью выигрыша спора. Софист – он прагматик. Он знает, что выигрывает тот, кто сильнее, ловчее, убедительнее. Он тоже умеет ставить вопросы, но для него истина неразделима с властью, с выгодой.
Он манипулятор толпой невежд. Играет означающими, умышленно запутывая означаемое для нужной ему «истины» здесь и сейчас.
Крабби: Значит разница в цели?
Грюза: И в методе – тоже. Софист задает вопрос, на который ответ известен или по крайней мере этот ответ безразличен с прагматической точки зрения – победы над противником. Он часто использует речь для сокрытия своих подлинных намерений.
И потом доводы софиста ориентированы не столько на мудреца, сколько на обывателя (в науке ведь тоже 90% обыватели).
Архиназаврус: Софист отрабатывает гонорар. Оправдывает заранее занятые позиции.
Диалектик, он стремится как можно дальше абстрагироваться от личности, он апеллирует к разуму (в идеале – абстрактному разуму). Софист играет в слова, на публику, возбуждая эмоции, чувства (не всегда пристойные), он знает человеческую природу («они обжираются как скоты»). В этом его сила.
Крабби: А кто сильнее диалектик или софист?
Грюза: Софист вышел первым на интеллектуальную арену, диалектик – за ним.
Софист стал говорить, когда бог умер, и площадка для установления истины оказалась свободной. Софист сказал, что знает как искать истину, не обращаясь за помощью к богу. Он – первый профессиональный интеллектуал.
Но именно за философом – диалектиком (Сократ) закрепился статус настоящего ученого. А софист был посрамлен как шулер. Кроме того, у него оказалась подмоченной репутация в плане корыстолюбия.
В серьезной, правильной науке принято открещиваться от софистики.
А кто себя из современных ученых (процессуалистов) не относит к серьезной науке? Все хотят казаться настоящими учеными, искателями истины.
Архиназаврус: Кстати, Гераклит был раньше, чем сформировалось школа софистов.
Грюза: Этот момент не принципиальный. Мы мало, что знаем о Гераклите, даром что ли его называли темным.
Крабби: А в суде, в уголовном процессе какой метод применяется?
Грюза: Всегда – софистика. Диалектика – в виде исключения.
Где есть интерес, помимо чисто познавательного, там торжествует софистика. А уголовное дело – борьба за жизнь, имущество, честь. ставки высоки.
Крабби: А как же законы диалектики: единство и борьба противоположностей, отрицания отрицания, переход количества в качество?
Грюза: Да херня все это. В суде, ну какие там законы диалектики?
Архиназаврус: Я бы не был столь категоричен.
Грюза: Разве судья не обязан вынести решение по делу, которое ему подсудно, независимо от того установил он истину или нет?
Архиназаврус: Да это так.
Грюза: Разве процедура не кладет границу познавательным усилиям, даже если таковые честно предпринимались сторонами?
Архиназаврус: Ну, в чем-то ты правы: сроки, требования к допустимости доказательств…
Но с другой стороны, разве истина не может быть установлена в суде. Истина как она есть?
Грюза: Юридическая истина да. Но правда – нет.
Цель права и правосудия не в том, чтобы абсолютная истина восторжествовала, а в том, чтобы не позволить торжествовать лжи в разрушительных для социума масштабах.
Грюза: А вот, что есть в суде, так это вопросы и ответы, не так ли?
Архиназаврус: Согласен.
И здесь уместно говорить о диалектике.
Грюза: Нет опять же – софистике, сходство в технике видимое, поверхностное. Судебная процедура имитирует диалектический спор. Состязательность – способ выявления более искусного, чем правдивого.
Крабби: Судья, по-вашему софист?
Архиназаврус: Скорее да.
Ведь настоящее судебное расследование привело бы его неминуемо к выводу, что виноват он сам, все мы – в том, что преступление свершилось.
Помните как в романе «Воскресенье» Толстого это было показано.
Судья не может быть «отвязным» диалектиком. Он должен остановиться, а объясняя свою остановку – решение, он становится софистом: мое решение правильное, потому что оно верно.
Крабби: Значит в суде не может быть раскрыто преступление как оно есть на самом деле?
Грюза: Отчего же может.
Но судебная процедура этого не гарантирует: может будет, а может нет. Но приговор суда всегда принимается за истину.
Крабби: А какая судебная процедура более диалектична?
Архиназаврус: Состязательная.
Состязательность лучший метод установления истины.
Грюза: Не так.
Состязательность менее всего мешает установлению истины.
Крабби: А ученый-процессуалист может быть диалектиком?
Архиназаврус: Каждый может.
Грюза: Не согласна. Когда Вы пишите текст, Вы руководствуетесь законами диалектики? Их знание Вам помогает?
Ну, скажите?
Архиназаврус: Я люблю ссылаться на них. Для солидности.
Но честно говоря иногда мне кажется, что все можно подвести под эти законы. А иногда думаю, что это просто красивые слова.
Грюза: Вот именно. В нашей науке никаких диалектических законов нет.
Все это выдумки Гегеля.
Процессуалист-ученый – это писатель. Писатель и все.
Правда пишет он примерно на одну и ту же тему. Он пленник УПК.
Но объективных законов он не открывает. Он не естествоиспытатель. УПК – вот источник объективности.
Умение писать, складно излагать свои мысли – вот и все умение ученого-процессуалиста.
Архиназаврус: Задавать вопросы и давать ответы.
Используя риторику.
Крабби: А следователь тоже софист?
Архиназаврус: Ну, начать с того, что следователь и не ведет спор.
Следователь идет по следу, ищет. Он следопыт. И вообще говоря, спор с адвокатом, как оппонентом, не входит в его планы.
Потом – следователь туп. Туп в том смысле, в котором говорил Ницше о факте – «факт глуп».
Следователь ищет факты. Он пылесос, всасывает информацию и документирует, архивирует ее.
Крабби: Что-то вы совсем уж обижаете следователя. «Следователь туп», – скажите тоже.
Грюза: Тут нет ничего обидного. Его роль техническая, подсобная. Но важная: Давать факты.
Самое главное то, что следователь не говорит (перед судом), он лишен права публичной речи, которая решает дело. Поэтому он не диалектик в классическом понимании.
Следователь нужен, чтобы дать обвинителю материал для построения доводов в пользу утверждения о том, обвиняемый преступник. Он подручник прокурора – публичного оратора на суде.
Он шьет платье прокурору, в котором тот выходит на сцену и актерствует: типа я за правду. Плохо сошьет – прокурор окажется голым или некрасивым – публика его освистает.
Крабби: И если без метафор.
Грюза: Следователь получает сведения об обстоятельствах дела – факты.
А вот государственный обвинитель придает факту интеллигибельность довода – энергией своей речи.
Довод – это фактологический пример плюс интеллект. «Плюсование» происходит речью. Язык трансформирует в смыслы, умножает или наоборот сводит на нет эмпирические данные.
Архиназарус: Уточню. Чем более туп следователь, тем лучше. Меньше интеллекта следователя – больше фактичности.
Крабби: Но следователь может встретить оппонента (вне плана) и вести с ним спор?
Архиназаврус: Да, но это спор не за истину, и не ради победы (если это так, то это плохой следователь), может быть спор только из-за получения фактов и каких-то вторичных, процедурных моментов.
Принципиального спора не может быть – из-за фактов не спорят.
Грюза: По-моему мнению, все-таки следователь как часть системы не может не быть хотя бы немножко софистом. Иначе он не смог бы закончить дело производством, так и расследовал его всю жизнь, удивляясь бесконечной природе причинных связей и идиотически смеясь по поводу сроков.
Крабби: А прокурор софист?
Архиназаврус: Если ставит целью выигрыш дела, а не достижение истины, то становится софистом (вспомним рассказ Чапека «Гадалка»).
Хороший обвинитель – софист.
Грюза: Дело в том, что адвокат-то, за редким исключением, – точно софист. Ему же чаще всего приходится вести «неправое дело», как тут не изворачиваться.
Структура его позиции такова: прокурор не доказал вину, значит надо оправдать. Здесь не идет речь об истине. Напротив, выигрыш адвоката там, где разумное сомнение колеблет согласие судьи с версией прокурора.
Невозможно победить адвоката-софиста диалектикой. Там где оппонент использует эристику, рациональные доводы терпят крах. Есть даже специальный прием эристики – адвокатский довод (его еще зовут «бабий довод»). Помните анекдот: «О, сэр, на Вас пылинка. О, еще одна. О, да Вы сэр весь…»
Один из лучших адвокатов древности М.Т. Цицерон подал классический пример софистический позиции: по одному делу защищал одну сторону и выиграл. Потом на пересуде его наняла другая сторона и он снова выиграл. А когда его пробовали устыдить, он ответил, типа «работа такая».
Полемика с адвокатом заставляет и прокурора использовать софистику. Это неизбежно. Возьмите в качестве примера речь прокурора из романа Достоевского «Братья Карамазовы».
Архиназаврус: Добавлю – или силу. У нас, кстати говоря, все эти софизмы не в чести (а соответственно и «культур-мультур» процессуальный) именно благодаря тому, что обвинение решает дело с позиции силы. По нашему, по советски. Он не слышит другую сторону (как правило сторону защиты).
Грюза: Достоевский не верил в правду суда и презирал юристов.
Дело в том, что выполнение определенной функции – обвинение, предопределяет роль прокурора в судебной драме, в которой – тиражирование банальных сюжетов, где добро побеждает зло (эти сюжеты изложены народных сказках). Всех делов-то, чтобы убедить присяжных в том, что прокурор (или наоборот – подсудимый) воплощает добро и вместе с ними объединиться против зла. «Наши» должны победить.
Архиназаврус: В этом вся соль. В суде присяжных то, о чем вы говорите, происходит постоянно. Согласен. Присяжный должен увидеть в прокуроре рыцаря, поражающего дракона, или, наоборот, в подсудимом – жертву дракона (в лице прокурора).
Набор риторических средств превращает факты в историю, которую рассказывает присяжным каждая из сторон. Кому поверят, кто был более убедителен в роли «белого рыцаря», тот и выиграет. Все дело в риторике, которая актуализирут в сознании стереотипы.
Вот где простор для софиста.
Хотя обычно все проще. Никого и убеждать не надо – судья заранее согласен с доводами прокурора, ведь он верит бумагам, написанным следователем и солидарен со своим коллегой.
И это тоже торжество софизма.
Крабби: А вопросы? Вы упомянули вопросы в качестве обязательного признака, как диалектики, так и софистики.
Архиназаврус: Есть такое дело. Пока я задаю вопросы – я существую (как субъект познания) на карте смысла.
Диалектик не боится задавать открытые вопросы. Он не боится получить неожиданный и неприятный вопрос на свое «почему?». Диалектик не боится даже согласиться с этим ответом.
Софист (который все знает наперед, ибо за искомый результат он уже получил гонорар) предпочитает закрытые, а еще лучше наводящие вопросы.
Он управляет диалогом к конечной, известной ему цели.
Вот различие их техники. В образе вопрошания.
Замечу еще, что софист умеет работать с любой аудиторией, в том числе враждебно настроенной. Он приходит и удивляет своей речью, завоевывает публику.
Крабби: Вы сказали «эристика». Что еще за эристика?
Грюза: Эристика – это искусство спора, которое допускает выигрывание его независимо от того, какими средствами ведется спор, Цель речи здесь – утвердить свое право на поступок и оставить за собой окончательное суждение. Эристика – диалог вне диалектических правил. Она основана на практической этике: победа, результат. В принципе можно поставить эристику и софистику в один ряд.
Софистика это как бы определенный склад, строй, образ мышления, тип интеллектуальной деятельности. Ориентированный на успех, убеждение, завоевание блага в публичной сфере – публичной речью. Эристика же уточняет, что это речевая деятельность. Эристика – это беспринципная риторика. Техника на службе эгоизма.
Крабби: Значит, риторика?
Грюза: В сферах, где царствует докса – общественное мнение, как критерий оценки правильного/неправильного, риторика – важнейшее умение, важнейшая наука.
Судебная речь (одна из трех родов публичной речи, на которых строится общественное устройство) строится по правилам риторики: этос, логос, пафос и все такое. Так было, есть и будет. Все современные роды деятельности, завязанные на речевой коммуниации произошли от риторики: психо-лингвистика, маркетинг, реклама, пропаганда, пиар и т.д и т.п.
Замечу, что риторику нельзя сводить к стилю, изобразительной стороне. Она ведь затрагивает и содержательный аспект (со)общения.
Крабби: А где еще царствует риторика?
Грюза: Да как показал Перельман везде, где есть публичная речь: совещательная, хвалебная.
Американцы в этом отношении дают нам блестящие примеры.
Русские говорят о двойных стандартах в политике, а на самом деле здесь умелый политический пиар: когда выгодно говорят то о правах человека, то – о рыночной экономике. Весь фокус в системе наборе риторических средств, используемых современными софистами в том или ином контексте.
А наши привыкли «уставя в землю брады» использовать единственное средство для камуфляжа своих лукавых намерений: приговорку «да будет мне стыдно». Гордясь своей совестливостью. И непрерывно говоря ложь.
Архиназаврус: В том-то и дело, что риторика воплощает в себе совокупность стандартов правильной речи, а это подразумевает учет запросов аудитории, возможности оратора, технику речи (пафос, логос, этос). Это искусство, которому нашим политикам и юристам еще долго предстоит учиться. Пока они предпочитают свои безыскусные творения апробировать на своих, но придется работать и во враждебной среде; завораживать аудиторию, увлекать ее, убеждать.
Крабби: Можно ли сказать, что риторика как наука об искусстве правильно говорить (чтобы иметь успех в продвижении своего проекта) имеет методологическое значение?
Грюза: О, да. Грамматика, риторика, философия – триада, лежавшая в основании гуманитарного образования в течение столетий (помните философа Хому из «Вия» Гоголя? «Очерки бурсы» Данилевского)
Но потом возобладала этика.
Архиназаврус: Еще логику не забудьте.
Грюза: Да логика, это очищенная до пустой оболочки диалектика. Она бессильна дать новое знание. Но гарантирует результат при использовании конкретных единиц знания.
Крабби: Этика! Что-то я такое слышал. Но причем здесь еще она?
Грюза: Дело в том, что объективизм серьезной (настоящей) науки в общем-то не имеет никаких особых «объективных» оснований. И все так называемые научные методы (социологический, статистический, сравнительно-правовой, формально-догматический) – туфта, обычные приемы письма, банальности, касающиеся внешней привлекательности вывода автора.
В крайнем случае, можно говорить о герменевтики. Но это скорее искусство толкования. Изобретательность в обращении с текстом.
Остается нашим ученым мужам только прикрываться нравственностью. Диалектик ведь почему победил софиста? Потому что Сократ своей смертью доказал верность провозглашаемым им идеалам объективной науки, диалектики. С тех пор все настоящие ученые (диалектики) клянутся, что главное для них поиск истины, и никакие прагматические соображения их не волнуют. «Косят» под Сократа. А на деле «бабки» рубят или рвутся к власти, что в конечном счете тоже самое.
Процессуалисты также назвались такими «настоящими учеными». Якобы они «диалектики». Хотя их настоящее призвание – произносить хвалебные речи в честь уголовно-процессуального права, поддерживающего власть господствующей элиты.
Но и этого они не научились пока делать в условиях конкуренции со своими мастеровитыми оппонентами.
Архиназаврус: Они ваще софисты в натуре.
Грюза: Ну, тебя это не так касается.
Крабби: Отличие диалектика от софиста в этике?
Грюза: Да, это их различает. Но проверить трудно.
Крабби: Вы еще об искусстве говорили. В чем тут дело – искусство и наука. Где грань?
Грюза: Искусство – это то, что предполагает возможность нерационального объяснения. Искусству достается то, что не в силах «переварить» точная наука.
В гуманитарной сфере (где человек мера всех вещей, где сводится все к человеческому измерению, где человек высшая ценность) действенен скорее не метод, а определенный образ действий, мышления. Здесь царствует искусство и в виде исключения – наука.
Герменевтика – яркий пример тому.
Крабби: Значит, по-вашему юридическая наука – вид искусства?
Грюза: Да, это уж точно не точная наука (извините за тавтологию) hard sience.
Здесь нет твердых критериев определения правильного и неправильного, математически удостоверяемых.
Понятно, что речь не идет о фактических ошибках и «плоских истинах», а об истинах, раскрывающих «объективные закономерности», т.е. то, что повторяется и измеряется математически, что можно воспроизвести в виде эксперимента.
Крабби: Значит, разницы между юридической наукой и искусством нет?
Грюза: В принципиальном плане нет. Это словотворчество.
И в то же время это разные жанры словотворчества.
Жанровые признаки (интертекстуальные форматы) сильно различаются. Наверное, в них дело.
Крабби: Значит, жанровые требования надо выполнять, чтобы быть ученым?
Грюза: В числе прочих. Стилистика, набор тропов и пр.
Не будешь же ты писать диссертацию ямбом или хореем.
Сейчас употребляют такое понятие «формат». То есть, если продукт словотворчества подходит под формат, тогда «катит». Неформат – не «катит». Тут целая совокупность достаточно трудноопределимых стереотипов, ожиданий, предпочтений, которыми руководствуется (согласно формату) аудитория, которая потребляет (ценит) продукт.
Научный продукт – диссертация, скажем, подчиняется формату «диссертабельности». Хотя бы ее никто в жизни и не читал. Но есть определенный образец, которому все стараются следовать. Образец видоизменяется, но что и остается. Главное – лояльность властиЮ идеологии – сохраняется.
Крабби: Значит, написание диссертации по юридической специальности вы к чему бы отнесли: софистике или диалектике?
Грюза: Софистике.
Крабби: Но все позиционируются, тем не менее, как диалектики?
Архиназаврус: А что еще остается делать.
Указание на диалектику это с одной стороны дань традиции, традиции советской науки. С другой стороны идеал диалектики как объективной науки здесь также играет роль. Нельзя все сводить к «совку».
Юридическая наука – служанка власти и ее подспорья – права.
А право – это тоже формат.
Вот начнет у нас действовать Болонская конвенция и современный формат научности (в лице автореферата) накроется.
Но будет другой формат.
Грюза: Сам формат автореферата и диссертации (в меньшей степени) предопределяют только оптимистический рациональный результат. Не напишет же диссертант в автореферате: я думал-думал и решил, что все это отстой, а по сему прошу присудить мне степень кандидата юридических наук (он просит Власть!)
Поэтому, ясное дело, если он в самом деле, чтобы степень ему присудили, он напишет, что провел замечательное исследование и достиг замечательных результатов виде «существенного вклада» и пр. (см. структуру автореферата).
Проблема состоит единственно в риторике. Убедить аудиторию, уполномоченную принимать решение о присуждении степени, в том, что представленное произведение свидетельствует о профессионализме автора в той сфере науки, где принят определенный набор стандартов к оценке текста.
ВАК эти стандарты разрабатывает и по ним оценивает. Поскольку он обладает властью, он обладает и истиной в последней инстанции. Остается только блеять в его честь.
Кстати, пока стандарты более свидетельствует о приоритетах экстенсивного образа развития научного дискурса. Количество печатных листов, количество изученных дел, опрошенных респондентов.
Изобретательность не поощряется. Отсюда застой.
Крабби: Кстати, каковы, на ваш взгляд, эти параметры «научности» в трактовке ВАКа?
Грюза: Ну, тут чувство меры главное.
Архиназаврус: Один деятель в начале 21 века в своей диссертации написал, что изучил 1000 дел о взяточничестве (в масштабах одного из субъектов федерации).
Ну, ясное дело, что дурак. Откуда он их мог столько взять.
Крабби: А вот спор про предмет – объект? Это насколько серьезно?
Архиназаврус: Ну, это я шутю так, когда докапываюсь насчет подобной ерунды. Когда лень читать весь автореферат. Что пошутить нельзя?
Крабби: Как же так? Я думал это все серьезно.
Грюза: Дурак, ты потому что еще. Возьми последний автореферат, который прошел через ВАК по своей специальности и спиши. Не бери в голову.
Я, кстати, так скажу. Тот, кто на полном серьезе воспринимает такого рода вещи (объект, предмет и пр. «пургу по бездорожью») – для науки конченный человек.
Архиназаврус: Да, дурак – это плохо, но педант – нестерпим.
Грюза: Догматик, облеченный властью, хуже всего.
Крабби: Подытоживая наш разговор, как бы вы определили метод?
Грюза: Совокупность добровольно принятых на себя писателем ограничений в сфере познания (гуманитарного).
Крабби: Значит, выбор метода свидетельствует об ограниченности?
Грюза: Выбор означает выбор. Тут, кто как сумеет. Как выбор инструмента, он предопределяет достижение результата и в науке. Результат есть производное от выбора метода.
Чем более ограничен автор в методологии (вспомним пресловутый «предмет/объект»), тем более органичен его результат: он имеет больше шансов на похвалу. Держись стандартов – и ты будешь прав. Выбор диалектического метода есть символический акт присягания на верность правоверной науке, т.е. тем ценностям, которые разделяются научным сообществом (аудиторией и ВАКом, что самое главное).
Но держаться диалектики, пренебрегая здравым смыслом, невозможно. Надо заканчивать базар и дело делать в конце-концов, ставить точку. Иными словами без софистики не обойтись.
В этом плане стандарты «объект», «предмет», «методологическая база» и пр. стандарты – суть ограничители, которые гранируют формат (гарантируют его правильность). Их нарушение – вызов вкусам и ожиданиям потребителей научного дискурса. А за ними власть что считать правильным, а что – нет. Отсюда результат для автора, или его примут, как своего или отторгнут.
Научность – это ограниченность. То, что некоторые высокомерно называют «уголовно-процессуальным идиотизмом» только и есть самая настоящая кондовая наука «своих для своих о своем».
Крабби: Как же так, мы говорим о новизне, о положениях, выносимых на защиту, а получается, что главное выдержать «формат», что наша наука – софистика?
Архиназаврус: Я скажу тебе так.
Процессуалист не должен забывать, что он в системе. Система кормит его. Несистемщик – подозрителен. Он угроза для всех.
Я понял это, когда расстреляли Эстрина, Ундеровича, Пашуканиса и других (я ведь тоже мечтал вместе с ними изменить мир с помощью диалектики). Я как-то тогда сразу потерял вкус к истине.
А когда получил первую должность – еще более укрепился в вере в то, что истина и власть нераздельны (и не надо ничего менять, а диалектик все лезет свои вопросами «почему, почему»).
Да и жена, дети, внуки.
В общем, я софист. Потому что я знаю предел, я сам себе его поставил. Когда забываю его, жена напоминает (самим своим присутствием).
Диалектику теперь допускаю (после сытного обеда, на ночь) как забавную штуку, что позволяет усомниться в любой, в том числе своей позиции (ведь себе не соврешь). Но писать об этом воздерживаюсь.
Грюза: А я стала софистом, когда мне дали грант и обещали еще, если напишу как надо.
Мы делаем науку, для того, чтобы жить в системе. А не разрушать ее.
Ты хочешь иметь деньги, машину, телок и пр.?
Статус, если коротко?
Крабби: Хочу!!!
Биомассы: ХОТИМ!!!
Архиназаврус: пишете в разделе «методологическая база» – диалектический метод, но поступайте как софист – будьте на стороне тех, за кем власть и деньги. Работайте на результат, а не на истину.
Грюза: Пока, по крайней мере.
Биомассы: Всегда!
Крабби: А если бросить вызов формату нормальной науки?
Архиназаврус: Не советую, если Вы хотите защититься без проблем.
Грюза: Кстати, был один, кто открыто усомнился. Смеялся над наукой.
Крабби: Кто?
Грюза: Александров.
Архиназаврус: Сегодня он не посмел бы это сделать.
Грюза: Да уж, пожалуй. Изменился контекст. Есть что терять.
Архиназаврус: Это все было не раз.
Формат все равно победит. Все бунтари, ниспровергатели становятся софистами.
Крабби: Но ведь, ход рассуждений, которые мы вели сегодня, показывает, что диалектика все-таки есть.
Архиназаврус: Вы правы. Я почувствовал себя диалектиком. Как когда-то, когда у меня были крылья.
Все подвергай сомнению.
Все вещи должны быть заново взвешены.
Изрек истину – подвергни ее осмеянию.
Жаль, не я все это сказал первым.
Грюза: Да старый сюжет, и ходы, как в давно (еще в античности) разыгранной драме. Что не помешало нам сегодня еще раз сыграть ее.
Крабби: Диалектика и софистика – две стороны одной медали?
Архиназаврус: И диалектик и софист понимают, что нет раз и навсегда изготовленной истины. Но диалектик открыто это признает, а софист – нет. В одном деле он будет одну истину доказывать, а другом – другую.
Скажу, еще одну тебе вещь, сынок. Раз пошел разговор на чистоту. Вообще-то все, о чем мы говорили сегодня – часть правды.
Диалектика – мост над бездной хаосом, бессвязной речью, бредом, безумием.
Есть еще путь, кроме диалектики и софистики. «Бродят бешенные волки по дорогам скрипачей» намекает поэт.
Ницше, Достоевский могли бы тоже рассказать о нем. Ты смог бы проделать их путь?
Биомассы: Тем более надо писать в разделе «методологическая база» автореферата – диалектика.