MASP/IUAJ/МАСП - «Справедливость» / pro проект «кримэтика»

Крабби (Грюзе): Скажите, вы верите в то, что честность и порядочность для юриста, да и вообще человека полезна? Судебного адвоката я имею в виду в первую очередь.

«Справедливость» / pro проект «кримэтика»

Сократ: нечестиво, присутствуя при поношении
справедливости, уклоняться от помощи ей, пока ты еще
дышишь и в силах подать голос.
Платон «Государство»

Крабби (Грюзе): Скажите, вы верите в то, что честность и порядочность для юриста, да и вообще человека полезна?
Судебного адвоката я имею в виду в первую очередь. От прокурора ждать ответа по этому вопросу прока не будет – он по приказу должен быть честным.
А вот по совести – адвокат, может быть честным и справедливым при ведении «неправого дела»?
Грюза: Нет, конечно. Проиграет.
Нам ли не знать, как грязна возня людей за свои интересы в суде, тем более – до суда и тем более около суда. Юриспруденция в принципе призвана придать некий лоск этой возне. Кодекс профессиональной этики адвокатов – фиговый листок сами знаете на чем.
А вообще говоря, тебе, что делать нечего, чтобы заниматься такими вопросами?
Сейчас столько актуальных проблем: учение о дознании (гендерное)…
Ну, кому нужна эта хилая этика, когда можно с пользой, с чувством размяться на таких фундаментальных и таких сладких для процессуалиста вопросах, как уголовное проследование.
Прагматика процессуальной борьбы – вот, что должно вдохновлять юриста, и теоретика, и практика. Пиши об уголовном преследовании (тактике, методике, защите от него и пр.) и не парься.
Вот и проект Зашляпина со всей наглядностью показал, как трудно заинтересовать научную общественность вопросами этики. Перерегистрация диссоветов на носу, надо успеть. А тут кримэтика, какая-то.
«В наше время свершений / иметь возвышенный нрав /, к сожалению, трудно».
Крабби (подхватывает): Как же помню, помню: «Красавице платье задрав// Видишь то, что искал/ А не новое, дивное диво».
Я слишком даже хорошо это все понимаю. Я же сам всегда презирал тему о судебной этике. Считал, ее уделом слабаков – старых дев, культуртрегеров и прочих ушибленных. Или наоборот, – такого рода разговоры могут себе позволить те, кто нажрался, и вместе с отрыжкой может порассуждать на досуге о вечном, возвышенном. А нам голодным молодым юристам – не до этого. Главное успех.
Но вот недавно напоролся на нее, эту самую этику, как Титаник на айсберг – во время рациональных поисков критерия истины. Если истина в суде – не более как вероятность, то как судить? По совести?
Червь: Уверовал что ли в боженьку? Типа «Вдруг у разбойника лютого совесть господь пробудил»?
Ты же постмодернист, безбожник и циник! Ты был выше добра и зла, пританцовывая, забавляясь перебирал и то и другое.
Опомнись, брат! Пропадешь с этой этикой.
Крабби (смущенно): Все так, но вот чисто конкретно захотелось решить проблему сочетания прагматики с этикой.
Хочу понять – быть честным, нравственным полезно с точки зрения эффективности ведения своего дела?
Архиназаврус (важно выступая вперед): Я буду защищать Истину, Честность и Справедливость. Буду насмерть биться с постмодернистами, басурманами проклятыми и вообще – гомосятиной всякой.
Грюза: Ну, давай, давай – посмеемся.
Я утверждаю: мораль – это бессилие в действии.
Архиназаврус: Как Ницше что ли?
Грюза: Нет, Карл Маркс.
Архиназаврус: дальше что?
Грюза: дальше вот, что. Предельно обобщая проблему противостояния истины, честности и лжи, бесчестности, а также пригодных к их поддержке средств, можно говорить о противостоянии справедливости (порядочности) – несправедливости (непорядочности).
И вот я говорю: каждому полезнее быть несправедливым, бесчестным, чем справедливым и честным.
Проще всего это будет понять, если ты возьмешь несправедливость в ее наиболее завершенном виде, когда благоденствует чаще всего как раз тот, кто ловко нарушил справедливость, право и мораль, и в высшей степени жалок тот, кто на себе испытал несправедливость, произвол и все же не решился пойти против справедливости.
Частичное нарушение права и морали, когда его обнаружат, наказывается и покрывается позором. Такими нарушителями бывают воры, взяточники, плагиаторы – прилюдно названные таковыми властью (приговором) и осмеянные толпой. Это слабаки, лузеры.
Если же человек мало того, что украдет миллиард, но и станет правителем, будет жертвовать на церковь и пр., то его вместо позорных наименований – преступник, негодяй, мерзавец – называют преуспевающим и благоденствующим («крутой», «новый русский»). А потом и благодетелем. Именно потому, что знают: такой человек сполна осуществил несправедливость, надругался над общепринятыми запретами. Ведь те, кто порицает несправедливость, не порицают совершение несправедливых поступков, они просто боятся за себя, как бы им самим не пострадать.
И вот я говорю: достаточно полная несправедливость сильнее справедливости, в ней больше силы, свободы и власти, справедливость может быть пригодна сильнейшему (который приобрел силу благодаря несправедливости), несправедливость же целесообразна и пригодна сама по себе.
Архиназаврус: Значит, совершенная несправедливость полезнее совершенной справедливости?
Грюза: Конечно.
Архиназаврус: А называешь ли ты одно из этих свойств добродетелью, а другое – порочностью?
Грюза: А почему бы и нет?
Архиназаврус: Значит, добродетелью ты назовешь справедливость, а порочностью – несправедливость?
Грюза: Не иначе, дорогой мой: несправедливость целесообразна, а справедливость – нет!
Архиназаврус: Ну что же получается?
Грюза: Да, наоборот.
Архиназаврус: Неужели, что справедливость порочна?
Грюза: нет, но она – весьма благородная тупость
Архиназаврус: Тогда называешь ли ты несправедливость злоумышленностью?
Грюза: нет, это здравомыслие.
Архиназаврус: Разве несправедливые тебе кажутся разумными и хорошими?
Грюза: По крайней мере те, кто способен довести несправедливость до совершенства и в состоянии подчинить себе других, протырившись любыми средствами в начальники (депутаты, председатели, президенты). А ты вероятно, думал, что я говорю о тех, что мелочь по карманам тырит. Впрочем, и это целесообразно, пока не будет обнаружено. Но не о них речь.
Архиназаврус: Мне прекрасно известно, что ты этим хочешь сказать, но меня удивляет, что несправедливость ты относишь к добродетели и мудрости, а справедливость – к противоположному.
Грюза: Конечно, именно так.
Архиназаврус: Ну, это уж слишком резко, моя дорогая, не всякий найдется, что тебе сказать. Какая ты у нас нигилистка.
Если бы утверждала, что несправедливость целесообразна, но при этом, подобно другим, признавала ее порочной и позорной, мы нашлись бы, что сказать, согласно общепринятым взглядам. А теперь ясно, что ты станешь утверждать, будто несправедливость – прекрасна и сильна и так далее, то есть припишешь ей все то, что мы приписываем справедливости, раз уж ты дерзнула отнести несправедливость к добродетели и мудрости.
Грюза: Ты удивительно догадлив, мой дорогой.
Архиназаврус: В таком случае, не следует отступаться от подробного рассмотрения всего этого, пока ты говоришь действительно то, что думаешь. Ты ведь не шутишь?
Грюза: какие тут шутки. Кто жил в России в конце 20 века смог на собственном опыте убедиться в правоте моих слов.
Архиназаврус: Ну ладно, ладно. Не будем пороть горячку.
Постараемся рассуждать спокойно. Скажи мне, представляется ли тебе, что справедливый человек желал бы иметь какое-либо преимущество перед другим, тоже справедливым?
Грюза: Ничуть, иначе он не был бы таким вежливым и простоватым, как это бывает.
Архиназаврус: ну а в делах справедливости?
Грюза: даже и там нет.
Архиназаврус: А притязал бы он на то, что ему следует обладать преимуществом сравнительно с человеком несправедливым и что это было бы справедливо? Или он не считал бы это справедливым?
Грюза: Считал бы и притязал бы, да это ему не под силу.
Архиназаврус: Но я не об этом спрашиваю, а о том, считает ли нужным и хочет ли справедливый иметь больше, чем несправедливый?
Грюза: Да, конечно, хочет.
Архиназаврус: А несправедливый человек? Неужели он будет притязать на обладание преимуществом сравнительно со справедливым человеком также и в делах справедливости?
Грюза: А почему бы и нет? Ведь он притязает на то, чтобы иметь больше всех.
Архиназаврус: Значит, несправедливый человек будет притязать на обладание преимуществом перед другим несправедливым человеком и его деятельностью и будет с ним бороться за то, чтобы захватить как можно больше?
Грюза: да, это так.
Архиназаврус: Значит, мы скажем следующим образом: справедливый человек хочет обладать преимуществом сравнительно не с подобным ему человеком, а с тем, кто на него не похож, между тем как несправедливый хочет им обладать сравнительно с обоими – и тем, кто подобен ему, и с тем, кто на него не похож.
Грюза: Это ты сказал как нельзя лучше.
Архиназаврус: А ведь несправедливый человек все же бывает разумным и значительным, а справедливый – ни тем ни другим.
Грюза: И это тоже верно.
Архиназаврус: Значит, несправедливый человек бывает похож на человека разумного и значительного, а справедливый, напротив, не похож?
Грюза: Как же человеку не быть похожим на себе подобных, раз он сам таков? А если не таков, то и не похож
Архиназаврус: Прекрасно. Значит, каждый из них таков, как те, на кого он похож.
Грюза: А почему бы и нет?
Архиназаврус: пусть так, а скажи-ка, называешь ли ты одного человека знатоком права, а другого нет?
Грюза: Конечно.
Архиназаврус: Какой же из них разумен, а какой – нет?
Грюза: Знаток права, конечно, разумен, а другой – не разумен.
Архиназаврус: И раз он разумен, значит, этот человек выдающийся, а кто неразумен – ничтожен?
Грюза: Да.
Архиназаврус: Ну а врач? Не так же ли точно?
Грюза: Так же.
Архиназаврус: А как, по-твоему, знаток законов, толкуя их и разъяснения их смысл притязает ли на что-нибудь большее, чем быть знатоком в своем круге специальных вопросов.
Грюза: По-моему нет.
Архиназаврус: Ну а на что-то большее в сравнении с другим, не знатоком.
Грюза: Это уж непременно.
Архиназаврус: А врач? Назначая то или иное лекарство, притязает ли он на что-то большее, чем быть врачом и знать врачебное дело?
Грюза: Нет нисколько.
Архиназаврус: А притязает ли он на что-то большее, чем тот, кто не врач.
Грюза: Да.
Архиназаврус: Примени же это к любой отрасли знания и незнания. Считаешь ли ты, что знаток любого дела притязает на большее в своих действиях и высказываниях, чем другой знаток того же дела, или на то же самое в той же области, что и тот, кто ему подобен?
Грюза: Пожалуй, я должна согласиться с последним.
Архиназаврус: А невежда? Разве он не притязал бы на большее одинаково в сравнении со знатоком и с другим невеждой?
Грюза: Возможно.
Архиназаврус: А знаток ведь человек мудрый?
Грюза: Я полагаю.
Архиназаврус: А мудрый человек обладает достоинствами?
Грюза: Полагаю.
Архиназаврус: Значит, человек, обладающий достоинствами, и к тому же мудрый, не станет притязать на большее сравнительно с ему подобным, а только с тем, кто на него не похож, то есть ему противоположен.
Грюза: По-видимому.
Архиназаврус: Человек же низких свойств и невежда станет притязать на большее и сравнительно с ему подобным, и сравнительно с тем, кто ему противоположен.
Грюза: Очевидно.
Архиназаврус: Стало быть , Грюза, несправедливый человек будет у нас притязать на большее сравнительно и с тем, кто на него не похож, и с тем, кто похож. Или ты не так говорила?
Грюза: Да, так.
Архиназаврус: А справедливый человек не станет притязать на большее сравнительно с ему подобным, а только с тем, кто на него не похож.
Грюза: Да.
Архиназаврус: Следовательно, справедливый человек схож с человеком мудрым и достойным, а несправедливый – с человеком плохим и невеждой.
Грюза: Пожалуй, что так.
Архиназаврус: Но ведь мы уже признали, что, кто на кого похож, тот и сам таков.
Грюза: Признали.
Архиназаврус: Следовательно, у нас оказалось, что справедливый – это человек достойный и мудрый, а несправедливый – невежда и недостойный.
После этих слов впервые было заметно, как Грюза покраснела
Архиназаврус: Однако это не все. Ведь ты еще утверждала, что несправедливость могущественна. Не так ли?
Грюза: Да.
Архиназаврус: Скажи, как по-твоему шайка разбойников, рейдеры или неприятельское государство несправедливо приступающие сообща к какому-нибудь гнусному делу, могут что-нибудь сделать, если эти люди будут несправедливо относиться друг к другу?
Грюза: нет конечно. Все знают о воровском законе, понятиях и пр., которые они соблюдают.
Архиназаврус: А если не будут относиться несправедливо, тогда скорей?
Грюза: Еще бы!
Архиназаврус: Ведь несправедливость вызывает раздоры, ненависть, междоусобицы, а справедливость – единодушие и дружбу. Не так ли?
Грюза: пусть так.
Архиназаврус: Если несправедливости, где бы она ни была, свойственно внедрять ненависть повсюду, то, возникши в людях, разве не заставит их возненавидеть друг друга, не приведет к распрям, так что им станет невозможно действовать сообща?
Грюза: Конечно.
Архиназаврус: да хотя бы их было только двое, но раз уж она в них возникла, разве они не разойдутся во взглядах, не возненавидят, как враги, друг друга, да притом и людей справедливых?
Грюза: Да они будут врагами.
Архиназаврус: Значит, где бы несправедливость не возникла – в государстве ли, в сообществе или в чем-либо другом – она прежде всего делает невозможным действия этих групп, поскольку эти действия сопряжены с ней самой, ведь она ведет к раздорам, к разногласиям, внутренней вражде. Разве не так?
Грюза: Да, так
Архиназаврус: Даже возникши в одном человеке, она производит все то, что ей свойственно совершать. Прежде всего она делает его бездейственным, так как он в раздоре и в разладе с самим собой, он враг и самому себе, и людям справедливым. Не так ли?
Грюза: да.
Архиназаврус: Обнаружилось, что справедливые люди мудрее, лучше и способнее к действию, несправедливые же не способны действовать сообща. Хотя мы и говорим, что когда-то кое-что было совершено благодаря энергичным совместным действиям тех, кто несправедлив, однако и в этом случае мы выражаемся не совсем верно. Ведь они не пощадили бы друг друга, будь они вполне несправедливы, стало быть, ясно, что было в них что-то и справедливое, мешавшее им обижать друг друга так, как тех, против кого они шли. Благодаря этому они и совершили то, что совершили.
На несправедливое их подстрекала присущая им несправедливость, но были они лишь наполовину порочными, потому что люди совсем плохие и совершенно несправедливые совершенно не способны и действовать.
Червь (который до этого возбужденно ждал момента, чтобы вмешаться, наконец, берет слово): Вот я слушал, слушал вас, и извините, не выдержал.
Хотя я и уважаю старших, но глядеть как вы играете в поддавки друг другу больше мне невмоготу.
Архиназаврус: Ну, что ты, милок, разбушевался. Давай погорим спокойно.
Червь: Да знаю я эту вашу хитрую систему перекрестного допроса. Меня собираетесь сделать как Грюзу? Не получится.
Вы, поди, таким же путем сможете доказать, что справедливому, честному человеку и живется лучше, и карьеру он сделает, и богатство наживет?
Архиназаврус: Ну, то, что справедливым людям живется счастливее и лучше определенно смогу доказать.
Червь: Вот это меня и бесит: ваши наводящие вопросы, которыми вы вовлекаете как в трясину любого, кто начинает отвечать на них.
Еще раз говорю, со мной у вас этого не получится.
Слушайте же, что я скажу (да вы небось и сами знаете этого прекрасно, только не осмеливаетесь это сказать).
Никто не бывает справедливым по своей воле, но лишь по принуждению. Каждый человек про себя считает несправедливость гораздо более выгодной, чем несправедливость. Причина тут в своекорыстии, к которому как к благу, стремится любой человек (и праведник и грешник), и только с помощью закона, насильственно заставляют людей соблюдать надлежащую меру.
Творить несправедливость, оставаясь притом безнаказанным, это всего лучше, а терпеть несправедливость, когда ты не в силах отплатить – всего хуже. Справедливость же лежит посреди между этими крайностями, и этим приходится довольствоваться, но не потому, что она благо, а потому, что люди ценят ее из-за своей неспособности творить несправедливость. Отсюда взяло свое начало законодательство. Установления закона и получили имя законных и справедливых – вот каково происхождение справедливости. То что законно, то и справедливо. Это Цицерон сказал. Он утверждал, что достижение абсолютной справедливости вряд ли возможно, напрасны наши попытки пользоваться исключительной справедливостью, ибо "у нас нет подлинного и ясного представления... о настоящей справедливости, и мы пользуемся только тенью и очертаниями".
Поэтому я хочу сказать, что справедливость есть того рода благо, что ценно не само по себе, а в силу необходимости. Стремятся люди не к справедливости как таковой, она сама по себе тягостна, а к тому, что она дает разные другие преимущества: славу, почет, уважение, паблисити. Ну и все, что с этим связано.
И еще. Люди ценят справедливость из-за своей собственной неспособности творить несправедливость. У человека несправедливого – коль скоро он намерен именно таковым быть – верным приемом в его несправедливых делах должна быть скрытность. Если его поймают, значит он слаб. Ведь крайняя степень несправедливости – это казаться справедливым, не будучи им на самом деле. Таким образом, совершенно несправедливого человека следует наделить совершеннейшей справедливостью, не лишая ее ни одной черточки; надо допустить, что тот, кто творит величайшую несправедливость, уготовит себе величайшую славу в области справедливости: если он в чем и промахнется, он сумеет поправиться. Он красноречив и способен переубедить людей, если раскроется что-нибудь из его несправедливых дел; он способен также применить насилие, где это потребуется, потому что он обладает и мужеством, и силой, да, кроме того, приобрел друзей и богатство. Он будет завязывать связи и общаться с кем ему угодно да еще вдобавок из всего этого извлекать выгоду, потому что он ничуть не брезгает несправедливостью. Случится ли ему вступить в частный или общественный спор, он возъмет вверх и одолеет противников, а одолев их, разбогатеет, станет благодетельствовать друзьям и преследовать врагов. А станет жертвовать церкви и даже построит храм – самому богу он станет угоден.
Представив себе таким несправедливого человека, мы в этом нашем рассуждении противопоставим ему справедливого, то есть человека бесхитростного и благородного, как сказано у Эсхила: не казаться, а быть хорошим. Показное здесь надо откинуть. Ибо если он будет справедливым напоказ, ему будут воздаваться почести и преподноситься подарки; ведь всем; ведь всем будет казаться, что он именно таков, а ради ли справедливости он таков или ради подарков и почестей – будет неясно. Так что все у него следует забрать, оставив ему только его справедливость, и сделать его полной противоположностью тому первому – совершенно несправедливому. Не совершая никаких несправедливостей, пусть прослывет он чрезвычайно несправедливым, чтобы потом подвергнуться испытанию на справедливость и доказать, что его не трогает дурная молва и то, что за нею следует. Пусть он неизменно идет своим путем до самой смерти, считаясь несправедливым при жизни, хотя на самом деле он справедлив. И когда оба они дойдут до крайнего предела, один – справедливости, другой – несправедливости, можно будет судить, кто из них счастливее.
Кто проиграл, тот, кто стал всем, идя к цели попирая справедливость и умело скрывая это или тот, кто со своей справедливостью прозябал в нищете и умер безвестным?
Архиназаврус: Ну я смотрю ты действительно приготовился на славу к поединку со мной, отшлифовав свою позицию. Мне будет не легко справиться с тобой.
Червь: Еще бы. На моей стороне житейский опыт и здравый смысл.
Большинство людей, восхваляющих несправедливость (кто в тайне, а кто и нагло в открытую) скажут: полностью справедливый человек неизбежно подвергнется всяческим испытаниям, его обвинят во всех грехах, и после всех мучений под конец жизни до него дойдет: желательно не быть, а лишь казаться справедливым.
Люди легко склоняются к тому, чтобы и в общественной жизни, и в частном быту считать счастливыми и уважать негодяев, если те богаты и вообще влиятельны, и ни во что не ставить каких-нибудь немощныз бедняков, пусть даже и признавая, что они лучше богачей.
Видимость пересиливает даже истину и служит главным условием благополучия. Формальная истина, достигаемая в суде, есть трофей более сильного, а не справедливого.
Архиназаврус: Я и не собираюсь идти против существующего общественного мнения. Оно отражает реальность несправедливого общественного устройства. Причина справедливости лежит в устройстве государства, общества. С них надо начинать.
Грюза: Уж не о коммунизме ли ты говоришь?
Архиназаврус: Не в названии дело. Прочитай у Платона каким должно быть справедливое государство.
Ясное дело, что в обществе, расколотом на бедных и богатых, где правят алчность и нажива, никогда не будет справедливости.
Лучшее, что может быть предложено вместо справедливости – право, эрзац, жалкое подобие того, как должны люди относиться друг к другу и вести дела.
И состязательное правосудие в буржуазном обществе, конечно, решает только задачу минимум: не дает обществу превратиться в ад. А о справедливости имеем понятие только такие как я философы, аристократы духа. О нас еще вспомнят, когда все эти озабоченные успехом молодые люди надорвутся в крысиных гонках.
Впрочем, до этого еще далеко.
Грюза: Неужели после всего что было вы еще верите в социальную революцию и возможность справедливого общественного устройства?
Ведь и сам Платон дважды облажался пытаясь свои проекты воплотить в реальность. Про большевиков уж и не говорю.
Архиназаврус: Я верю по Герману Гессу в то, что без нас, тех, кто верит в справедливость, люди деградируют: перестанут летать самолеты, плавать пароходы…
Грюза: Ну, ну..
Крабби: так что, же мне делать?
Как же мне быть?
Как найти мне ответы на вопросы мои?
В этом мире для нас справедливости нет?
Хор: да.
Крабби: А мы верим, что можем его изменить?
Хор: Нет.

Подробнее о проекте

Обсуждение в ЖУ проекта МАСП "Криминалистичексая этика"