MASP/IUAJ/МАСП - А кто работать будет? Три текста, которые заколебали устои процессуальной науки

Грюза: Речь идет о «простой вещи» – будущем месте России в мировой культуре, включая правовую. Давайте обсудим три текста, которые имеют важное значение для русских интеллектуалов, ведь таковые встречаются и среди авторов, пишущих по специальности 12.00.09. Первый текст – это, ясное дело, статья Д.А. Медведева «Россия, вперед!»….

А кто работать будет? // Три осенних текста, которые заколебали устои науки по специальности 12.00.09

Грюза: Давайте, пока Архиназаврус мирно спит, обсудим три текста, которые имеют важное значение для русских интеллектуалов, ведь таковые встречаются и среди авторов, пишущих по специальности 12.00.09.
Речь идет о «простой вещи» – будущем месте России в мировой культуре, включая правовую.
Без шуток – я ставлю вопрос о конкурентоспособности нашей научной продукции на мировом рынке идей. Ведь «Единственный способ продвинуть Россию – это действием доказать, что мы великая культурная, креативная страна, которая дела миру не только тиранов, но и гениев»
Крабби: Охотно, я как раз пишу статью «Семь смертных грехов отечественной криминалистики» так что с интересов послушаю ваши культуртрегерские рассуждения.
Червь: Для меня давно не секрет, что в интеллектуальном плане Россия сейчас находится в глубокой заднице, так что я тоже послушал бы что-нибудь на эту тему (поскольку ничего другого вы, я думаю, не скажете).
Грюза: Тексты, которые я имею в виду, таковы.
Первый текст – это, ясное дело, статья Д.А. Медведева «Россия, вперед!»
Критический пафос этой статьи, задает так сказать общий контекст. Повторяться не будем, просто еще раз напомним, что в этом тексте скажем так, некоторые аспекты традиционной русской культуры и менталитета поставлены под сомнение.
Второй текст связан с первым и даже может считаться откликом на него – Д. Дондурей, К. Серебренников «В поисках сложного человека» // РГ. – 2009. – 7 октября. – 188 (5012). Santa@rg.ru/
Он заслуживает того, чтобы местами его процитировать и прокомментировать.
1.«эти подпорки (тела культуры), несмотря на силу стереотипов или даже архетипов, обречены. А новых идеологем не подвезено. Изношенность организационной, идейной и эстетической «инфраструктуры» российской культуры, возникший гигантский экономический и моральный кризис идей, а еще кризис самого понимания культуры грозят нам грядущими катастрофами, опасность которых ничуть не меньше катастроф техногенных, а причиненный ущерб исчисляется не деньгами, а поколениями».
Крабби: Я так прокомментирую этот отрывок применительно к ситуации в науке 12.00.09.
Вот, с началом судебной реформы подвезли нам из-за бугра идеологему – права человека – но структурировала ли эта идеологема парадигму нашей родной науки?
Нет. Заболтали, обсалили эту проблематику и все.
Воистину: лживый человек сделает истину ложью.
Поигрались с правозащитным брендом, как мартышка с очками. Понаписали диссертаций и в кусты, когда встал вопрос ребром.
Стала ли идея свободы нутряной для процессуалистов? Так чтобы интуитивно на любом повороте делать правильный выбор.
Для большинства нет. Нужно долго и нудно объяснять, почему ту или иную правовую ситуацию надо с позиции прав человека разрешать так-то и так-то. Идея приоритета прав человека не стала своей для нашей науки.
Отсюда и столь легкий откат на исходные – традиционные, следственно-инквизиционные позиции, с ранее занятых в законодательстве высот. И это не случайно, не сложилось культурной, идеологической среды для того, чтобы подняться над советской процессуальной культурой и ее ядром – советской же теорией доказательств.
Поэтому и самую главную проблему – реформу досудебного производства – не подняли.
Так что диагноз верен: идейные, риторические подпорки советской процессуально-правовой культуры легко подламываются, общественное мнение шарахается из одной крайности в другую (вслед за «вождями); идейный кризис налицо, а выходов к новому (недостатка в призывах к старому нет) не намечено, конструкций для строительства нового знания не подвезено.
Грюза: Продолжаю.
2. «Мы постоянно слышим разговоры об инновациях, но они – эти инновации – с неба не прилетят. Инновации – это когда один человек взял и придумал идею. Человек, придумывающий, мыслящий, творящий априори – СЛОЖНЫЙ. Потребность в креативных людях, в «акторах» (созидателях) у нас исчезла. Они сегодня не формат»
Червь: Да, как сказал председатель СКП Бастрыкин после того как по неволе лишился всех своих заместителей: «А кто работать будет?».
Где эти сложные люди, способные к духоподъемному подвигу во славу отечественной науки?
Что вузы подбирают по конкурсу самых достойных преподавателей? Есть конкуренция между профессорами, доцентами при замещении вакансий?
Да нет ее. Администрация подбирает тех, кто удобней, управлямистей.
Что может быть журналы ведут борьбу за интересные тексты?
Известна рыночная цена страницы публикации.
Сложному человек на поприще науки неуютно-с. Его продукция по большому счету нужна единицам во всей матушке РФ. Кому он ее продаст. На фиг тогда вообще писать.
Грюза: 3. «Нет никаких сомнений, что одна из важнейших задач культуры – сбережение наследия. С этим мы более или менее справляемся, сохраняем. Но нельзя не понимать, что без создания нового скоро нечего будет сберегать».
Стыдно-с, господа. Сколько можно гнать халтуру?
Крабби: Патологическая боязнь всего нового, отторжение его на уровне рефлекса, существует и в юридической среде.
Крабби: Для меня лозунгом давно стали слова американского адвоката Велмана, который говорил о своей работе: «Сделать по делу все, что надо (для победы). И остаться джентльменом».
У многих наших ученых совместить эти два императива при написании текстов никак не получается: сделать науку (славу), заработать деньги и остаться джентльменом!
Червь: Просто среди процессуалистов слишком много женщин, они очень эмоциональные, пренебрегают законами чести и разума, мечутся как курицы туда-сюда. Отсюда – бардачок.
Грюза: А где спрашивается среди наших авторов мужчины, большинство из них – лица мужского пола.
4.«Та культура, которая у нас сейчас существует, вообще не предполагает развития. В ней не заложена эта технология. У нас ведь до сих пор воспроизводится своего рода средневековье, и вся система управления отдельными видами искусства держится на персоналиях разного возраста и силы. Они не «крышуют» даже – в том самом негативном смысле, – а просто реально правят, являются официальными отцами того или иного искусства…»
Крабби: Дальше не продолжай – в юридической науке культы и культики личности обычное явление.
Появится такой прыщ с приставкой в виде должности и начинает «заставлять себя уважать», окружает себя холуйками, готовыми во всем поддерживать «учителя» (от «перекрестного цитирования» до хорового оплевывания неугодных на разных оргмероприятиях).
Крабби: Да, оскудела русская земля на личности. Вместо лиц наблюдаю седалища.
В самом деле: где традиционные цитадели науки по специальности 12.00.09 – МГУ, С.-Пб ГУ, КГУ?
Уже давненько они не подтверждают свой статус, не производят работ, имеющих общероссийский резонанс.
Червь: А может в некоторых университетах пишут и никак не могут закончить? Не хотят размениваться по мелочам. Создают эзотерическое учение.
Типа «Президентские идеи в российском уголовном процессе».
Крабби: Да, иди ты.
Я серьезно говорю.
Где текст, о котором я скажу себе: а ведь я бы так не смог.
Червь: А Головко?
Биомассы: Его «Альтернативы» – Гималаи на средне-процессуалистской равнине.
Крабби: Это исключение.
Да, я так не могу.
Червь (с видом знатока): Есть у него один недостаток: дерьма на практике не хлебал. Это чувствуется.
А так складно пишет.
(после этого начинает усердно отрабатывать «приемы письма»)
Крабби: Согласитесь, МГЮА – наиболее заметна среди «академиев» в области исследований по специальности 12.00.09.
Грюза: Да.
Червь: Я еле удержал в руках последний учебник УП Лупинской П.А.: в нем действительно много слов!
Крабби: Учебник Петрухина неплохой.
Грюза: Впрочем, по учебникам трудно определить лидера в нашей науке.
Авторские учебники вполне конкурентно способны с академическими, написанными коллективно.
То же самое комментарии к УПК. Ни один из классических вузов не выбросил на рынок идей и знаний сколько-нибудь значимый продукт. А так что только не комментировал бедный УПК.
Червь: Меня умилил в свое время комментарий к УПК известного автора (2002 г.). Вот уж непревзойденный образец халтуры!
Крабби: Он и дальше в таком же духе продолжал.
Сформировался так называемый мейнстрим в научном потоке (коммерческая попса), который составляют тексты некоторых авторов, в котором кроме коммерческой составляющей нет никаких других примесей.
Бабки делают, смысл – нет.
При наличии современных технических возможностей подобные им тексты не пишут, а составляют. Предвижу, что в недалеком будущем автор вообще будет не нужен для составления всякого рода пособий и учебников – их будет делать компьютерная программа.
Червь: Да, а вот когда на эту площадку придет П. Астанов, будет крындец. Этот всех уделает на ниве научно-популярной попсы.
Крабби: Милицейские вузы как ни странно более активны. Много производят дерьма, но иногда среди него встречаются и пристойные работы.
Специалисты молотят в Тульском филиале Московского университета МВД.
Омичи… Кстати, вы знаете, их диссовет закрыли временно. Я был удивлен.
Червь: Да, на старуху бывает проруха. Но процессуалисты были не виноваты.
Крабби: И волгоградский диссовет закрыли, и владимирский…
Где милиция будет остепеняться, в натуре?
Червь: Калининградский институт МВД – ни че так выглядит … местами.
Грюза: их успехи, как мне кажется, объясняются и геостратегическими обстоятельствами.
Если обидеть – возьмут и отделятся от РФ.
Крабби: А как вам Академия управления?
Червь: Они безнадежны. Все заслуги в прошлом. Настоящее печально, а будущее не просматривается. Полностью закрыты для дискуссий и т.п. Пребывают в гордом сознании своего величия. Застой.
Побывал тут на их криминалистическом мероприятии – 23.10.2009 г. Только circal jerk и можно его назвать.
Крабби: Но хоть участники удовлетворение получили?
Червь: Вроде как – да. Сборник вышел.
Да еще, старик Статкус меня там порадовал.
Говорит: надо учить не криминалистике, а тому как раскрывать и расследовать преступления. А вы заладили все про предмет, метод и объект. Теоретики.
А так больше ничего не было.
Грюза: Напоследок я о третьем осеннем тексте скажу – Улицкая Л., Ходорковский М. Диалоги без протокола // Новая газета. – 2009. – 11 сентября. – № 100.
Всем рекомендую. Теоретикам особенно.
Приведу из него цитату М.Б. Ходорковского. С высоты пережитого опыта он пишет о границах дозволенного, существовавших в «его время», в «истолковании» права: «Я пользовался любой дыркой в законодательстве и всегда лично рассказывал членам правительства, какой дыркой в их законах и как я буду пользоваться или уже пользуюсь… они вели себя прилично: судились, перекрывали дырки новыми законами и инструкциями… но никогда не обвиняли меня в нечестной игре. Это был наш постоянный турнир.[…] В «высшей лиге», во всяком случае, до прихода туда граждан с «правоохранительным прошлым», барьер стоял там, где его можно было защитить в арбитражном суде (пусть не полностью независимом, но и не контролируемом, как сегодня Басманный). Барьер стоял и на уровне допустимой поддержки со стороны чиновников, которые могли встать на твою сторону из собственных соображений, но понимая, что им свою позицию придется всерьез защищать у премьера и президента, но не только, а еще и – страшное дело – в СМИ!».
Крабби: Да, так «делалось» право в период олигархического правления, в условиях аристократической республики («семибанкирщины» по выражению Б. Березовского). Надо признать, что какая-никакая но дискуссия по поводу принимаемых юридических решений тогда была, была в ограниченном виде конкурентная среда, что гарантировалось независимостью СМИ. Конечно, публичной речью, в которой и выявляется актуальный смысл закона владели тогда избранные – аристократы, олигархи. Не народ. Но, наверное, весь народ никогда и не был источником права и его творцом. Интерпретация закона – искусство, доступное для немногих, хотя результаты его распространяются на всех.
Не думаю, что ситуация в 90-е годы была исключением из общего правила, согласно которому текст закона имеет только тот смысл который мы понимаем, готовы понять и принять как справедливый и подчинить свое поведение «понятому» закону. Хотя, безусловно, есть разница между существовавшим ранее и существующим ныне контекстом интерпретации. Мы, которые понимаем, это не народ, а те, кто может и смеет (имеет волю), интепретируя текст закона, творить право.
В своих рассуждениях об интерпретации права М. Ходорковский оказался близок к позиции известного бельгийского логика и философа права Хаима Перельмана, который утверждал, что способ, которым та или иная интерпретация текста закона признается справедливой и обоснованной состоит вовсе не в логической демонстрации, в ходе которой применяются правила дедуктивного метода, и не в отсылке к референту1, а в аргументации, которая может быть более или менее эффективной. Применяемые аргументы могут характеризоваться не как правильные или неправильные, но как сильные или слабые. Любая аргументация адресована аудитории, большой или маленькой, компетентной или некомпетентной, которую говорящий старается убедить. Аргументация в ходе истолкования смысла текста закона никогда не может рассматриваться как окончательная, единственно правильная: ее средствами интерпретатор пытается привлечь на свою сторону независящих от него слушателей, используя доводы, которые будут лучшими, чем те, которые приводятся в пользу тезисов противоположной стороны. Аргументационная деятельность интерпретатора в ходе истолкования смысла текста закона, таким образом, составляет неотъемлемый момент существования права.
Грюза: Так что согласимся с выводом Михаила Борисовича: «Я считаю, что в целом законы у нас нормальные, не хуже и не лучше, чем в остальных странах, а вот с правоприменением, с судами – катастрофа»?
Червь: Да пожалуй. Хоть я и не люблю этого еврейчика.
Понятия интерпретация и право неразрывно связаны. Право – это текст закона, помноженный на его интерпретацию. Разница в способе, которым происходит интерпретация, восполняющая или опустошающая смысл закона, заключается в трех моментах: кто, где и перед кем говорит.
В идеале правом голоса должен обладать любой гражданин. Участвовать в принятии решения, значимого для общества, также вправе любой. В реальной жизни это невозможно. Поэтому была создана государственно-правовая система, обеспечивающая свободу выражения и конкуренции мнений, в том числе по поводу надлежащих правил поведения. Применительно к уголовному судопроизводству речь идет о состязательной модели, которая предполагает свободную конкуренцию нескольких мнений насчет подлинного смысла подлежащего применению закона в конкретной ситуации.
В современных условиях круг лиц, уполномоченных определять где право, а где неправо, предельно сузился. Конституционный Суд остается одним из немногих игроков на правовом поле, который в своих ограниченных пределах вносит вклад в развитие права, интерпретирую текстуру законодательства.

1 Референт – подразумевая реальности, о которой идет речь.