Жаркой М.Э. Проблемы уголовно–процессуальной деятельности судебных и внесудебных органов в СССР: история, вымыслы, реальность
Материалы международной научной конференции посвященной 160-летней годовщине со дня рождения проф. И.Я. Фойницкого « СТРАТЕГИИ УГОЛОВНОГО СУДОПРОИЗВОДСТВА» 11-12 октября 2007 г. (Санкт-Петербург)
2007, СПб, , , Жаркой М.Э., М.Э Жаркой, кандидат исторических наук
ПРОБЛЕМЫ УГОЛОВНО–ПРОЦЕССУАЛЬНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ СУДЕБНЫХ И ВНЕСУДЕБНЫХ ОРГАНОВ В СССР: ИСТОРИЯ, ВЫМЫСЛЫ, РЕАЛЬНОСТЬ
Уголовная юстиция в истории России характеризуется постоянным поиском вариантов упрощенного судопроизводства. Не случайно учрежденное в 1881 г. Особое Совещание при МВД в советское время «телепартировалось» в анологичное при НКВД СССР, а созданный Верховный революционный трибунал при ВЦИК по своей компетенции схож с Особым Присутствием Правительствующего Сената, Иными словами, в части создания специальных судов для рассмотрения наиболее важных дел, советская власть действовала аналогично императорской [1].
Власть всегда искала пути быстрого устранения фигурантов, которые посягали на ее устои. Напомним, что И.В. Сталин привлекался к уголовной ответственности 8 раз, но не судом, решения о наказании выносились Особым совещанием [2]. К слову сказать, высокую оценку деятельности внесудебных органов царизма дает авторский коллектив под руководством академика В.П. Сальникова: «Особое совещание, образованное при министре внутренних дел, позволило оперативно решать вопросы по изоляции лиц, подозреваемых в причастности к государственным преступлениям или же замеченных в «порочном поведении». [3] В связи с этим уместно вспомнить предупреждение известного русского криминалиста И.Я. Фойницкого, указывающего, что «Именно в области уголовного права и процесса лежат границы для вторжения государства в область личной свободы граждан…» [4]. Заметим, что и сегодня российская юстиция устранив протокольную форму досудебной подготовки материалов, не брезгует в соответствии со своим процессуальным законодательством (как и во времена Ивана IV) заочным рассмотрением уголовных дел, (дела Б. Березовского, М. Гуцериева и др.).
В тезаурусе рассматриваемой темы отметим, что Конституция СССР 1936 г. закрепляя построение основ социализма, меняет природу советского государства, указывая на его промежуточное положение между диктатурой пролетариата и общенародным демократическим государством. В виду сказанного временно сохранялись и пережитки диктатуры пролетариата в лице ее отдельных институтов. Например, обострение и ужесточение форм классовой борьбы, вызвали принятие со стороны государства непопулярных мер репрессивного характера. По мнению Р. Арона (Франция), государства партийного типа «будучи режимами революционными, … связаны с элементами насилия. Нельзя требовать от них ... соблюдения законности и умеренности» [5].
Однако изученная автором практика показывает, что органы правосудия зачастую проявляли гуманизм и даже либерализм по отношению к противоправному элементу. Например, гр. Б., ранее судимый за хулиганство и сопротивление представителю власти, и высланный в октябре 1934 г. из Дальневосточного края в Астрахань, 20.01.1935 г. в траурный день смерти В.В. Куйбышева, находясь в столовой завода среди рабочих, стал требовать от заведующего столовой бесплатных обедов в честь смерти покойного. Вследствие своего лапидарного поведения, несмотря на неоднократную судимость, Б. был осужден на 3 года лишения свободы с поражением в правах на 1 год [6].
Архивы России разных регионов свидетельствуют, что по уголовным делам репрессии проводились в более широких масштабах, чем по контрреволюционным преступлениям. Они применялись против определенных категорий населения, своими действиями посягающими на права, гарантированные Основным законом для рабочих и крестьян. Уже в то время за рубежом предпринимались попытки утвердить положение о том, что свобода граждан СССР должны состоять в свободах нарушения законов страны. Именно поэтому З. Бжезинским и К. Фридрихом в работе «Тоталитарная диктатура и автократия» (1956 г.) выдаются за террор все те меры, которые государственные органы СССР применяли к антиобщественному элементу [7].
Если говорить о работе внесудебных органов, то при анализе их протоколов обращает на себя внимания та же тенденция. Так, например, 14.01.1934 г «Тройка» ПП ОГПУ в ЛВО рассмотрела 245 дел о нарушении паспортного режима. Из них приговорила к заключению в концлагерь сроком на 2 – 3 года 156 чел., к высылке – 87 (или 35,5%). Из числа осужденных 137 (56%) ранее уже были неоднократно судимы [8].
Особый интерес представляет работа «Особых троек» в 1937 – 1938 гг. Из 100 рассмотренных на заседании 28.08. 1937 г. 86 ранее были судимы за кражи, грабежи, изнасилования, хулиганство, скупку краденого, спекуляцию, растраты, из них четверо – 5 раз, шестеро – 6, трое – 7. Причем материалы протокола позволяют сделать вывод: тех, кто ранее не привлекался к уголовной ответственности к высшей мере наказания, как правило, не приговаривали [9]. В то же время удивляешься терпимости власти к уголовной преступности до 1937 г.(и дело вовсе не в социальной близости уголовщины государству, как учат сегодняшние бракоделы от истории, а в гуманистических идеалах, присущих социализму, в провозглашенных принципах наказания, ориентирующих прежде всего на возможность перевоспитания индивида, А что касается отношения к преступности вообще, то оно нашло свое выражение в четко выверенной юридической позиции властей, официально сформулированной в дефиниции преступления в Уголовном кодексе). Так, рассмотренный на заседании «Особой тройки» 25.11 вор – рецидивист Ф. с 1923 по 1932 г. был судим 8 раз и имел 10 приводов в милицию. Задержанный как социально – опасный элемент по постановлению тройки он был осужден только к 10 годам лишения свободы [10]. Назовем и рассмотренное 4.03.1938 г. дело рецидивистки Т 14 раз судимой в период с 1920 по 1935 г, за мошенничество, хулиганство, кражи, хранение кокаина и имеющей 17 приводов в органы милиции [11].
Несомненно, в реальности право на личную неприкосновенность, гарантированное ст. 127 Конституции СССР 1936 г., в этом ее аспекте не обеспечивалось. Так, например, при проверке Краснодарской тюрьмы 5.04. 1939 г было установлено содержание в ней свыше 100 чел. без санкции прокурора. Ст. 134 УПК РСФСР требовала допросить арестованного не позднее 24 часов после ареста. Однако, из 55 чел., содержащихся в тюрьме до 2 лет, большая часть вообще не допрашивалась по полтора и более года [12]. С другой стороны существовало много примеров, когда органы судебного следствия стремились к максимальному обеспечению защиты интересов обвиняемых. Там же 4.02. 1937 г. был арестован гр. Щ., которому было предъявлено обвинение в преступление, предусмотренном ст. 5810 УК. Дело слушалось 14.06.1938 г. в суде и было отправлено на доследование в связи с нарушениями требований ст. 111 УПК РСФСР – при производстве предварительного следствия не были выяснены обстоятельства как уличающие, так и оправдывающие обвиняемого. В результате только 24.02. 1939 г. Щ. был оправдан судом, ибо и при производстве повторного следствия вина его не была доказана [13].
До сих пор остается вне поля зрения ученых и широкой общественности специфическая функция Президиума ЦИК СССР по продлению сроков содержания под стражей по представлениям НКВД СССР и его периферийных подразделений. Так, по ходатайствам ГУГБ НКВД СССР по различным мотивам только в период с 27.07 по 15.11. 1936 г. Постановлением Президиума ЦИК были продлены сроки содержания под стражей в отношении 4922 чел. [14] А в первый период проведения массовых репрессивных операций - с 14.08 по 17.11. 1937 г. – 3355 чел. [15] В большинстве арестованные обвинялись по ст.ст. 58, 72 (подделка документов), 73 (сопротивление представителю власти) и 111 (бездействие власти) УК РСФСР. В среднем срок продлевался от 2 недель до 1,5 месяцев, в некоторых случаях задним числом. Таким образом, законность содержания под стражей проводилась через высший законодательный орган власти.
В тени антисоветизма остается совершенно не освещенная в научной литературе «реабилитирующая» функция внесудебных органов, прежде всего «троек». Причем это направление ее деятельности было чрезвычайно дифференцированным. Так можно выделить практику пересмотра дел, проходящих через «тройку» ранее, с переквалификацией статей обвинения, сокращением срока наказания и даже досрочным освобождением от дальнейшего его отбывания и снятием судимости. Например, 26.02. 1935 г. «Судебной тройкой» УНКВД Ленинграда было пересмотрено 13 дел на 22 обвиняемых. Среди них: дело гр. М., осужденного «Тройкой» ПП ОГПУ в ЛВО по ст. 5810 УК в 1933 г. к 5 годам лишения свободы, которому было разрешено отбытие оставшегося срока вне исправительного учреждения; дело 1933 г. гр Л., осужденного по Постановлению от 7.08. 1932 г. на 10 лет с содержанием в ИТЛ, которое тройкой было переквалифицировано на ст. 116 ч. 1 УК (присвоение или растрата должностным лицом денег) с сокращением срока наказания до 3 лет. Только на заседании от 13.06. 1936 г. в порядке ст. 458 УПК РСФСР (условно – досрочное освобождение) было освобождено от отбывания наказания 135 чел., ранее осужденных за нарушении закона о паспортизации, 15 чел. с формулировкой: «Постановление отменить. Из исправительного лагеря освободить. Дело прекратить». Судимость была снята с одного человека [16].
Таким образом, не отрицая ярко выраженный обвинительный уклон судопроизводства, уточним: можно много дискутировать по поводу легитимности Особого совещания при НКВД, «двоек», «троек», «Особых троек» и т.п., но нельзя не признать, что техническая процедура рассмотрения в них дел и стиль оформление документов осуществлялось на основе норм УПК РСФСР.
В нашей работе считаем необходимым остановиться на двух правовых актах, вызывающих сегодня широкий общественный интерес. Речь идет о документах, регламентирующих порядок ведения дел о террористических актах и о борьбе с преступностью несовершеннолетних.
Чаще всего в научной литературе Постановление Президиума ЦИК СССР от 1.12. 1934 г. называется без кавычек как об особом порядке ведения дел о террористических актах [17]. К сожалению, это характерно не только для книги Ю.И. Стецовского, не отличающейся добро качеством материала и научного аппарата, но и для трудов таких видных ученых, как В.М. Курицын [18], В.И. Портнов, О.И. Чистяков [19], С.Г. Кара - Мурза [20]. Интересно, что автор «Истории советских репрессий» Ю.И. Стецовский ссылаясь на № 3 журнала «Известия ЦК КПСС» за 1989 г., пишет: «1 декабря 1934 г. секретарь президиума ЦИК СССР Енукидзе подписал постановление «О порядке ведения дел о подготовке или совершении террористических актов»…». И далее: «Постановление было принято без решения политбюро (оформили опросом через два дня)» [21], Однако автор, из каких то соображений умолчал, что он цитирует … доклад Н.С. Хрущеват о культе личности, сделанный после официального закрытия ХХ съезда КПСС, опубликованный в названном издании. Кроме того даже из приведенного видно, что речь идет не о постановлении ЦИК, а о решении Политбюро ЦК ВКП(б). Мы не будем здесь приводить известное содержание Постановления Президиума ЦИК, но отметим: как свидетельствуют документы архива ЦИК СССР в оригинале это Постановление называется «О внесении изменений в действующие Уголовно – процессуальные кодексы союзных республик», на тексте которого наложена резолюция секретаря Президиума ЦИК А.С. Енукидзе от 3 декабря 1934 г.: «Разослать это постановление газетам и опубликовать в виде информационного сообщения ТАСС». Следует сказать, что сегодняшний подход к оценке этого документа носит явно упрощенный характер. В реальности его принятие хотя и носило скоротечный характер и вызвало к жизни не только широкие аппаратные дискуссии, но и обнажило важные научно – теоретические проблемы. Так 10 декабря Прокурор СССР И.А. Акулов направил М.И. Калинину проект инструкции Прокуратуры и Верховного Суда СССР. В нем, в частности, устанавливалось, что все дела о террористических преступлениях рассматриваются Военными Трибуналами округов, а где таковые отсутствуют, то до решения этого вопроса в законодательном порядке (выделено нами – М.Ж.) – трибуналами корпусов. В тех регионах, где отсутствовала система военных трибуналов (например, в Курской области) – названная категория дел подлежала рассмотрению Специальными коллегиями областных и главных судов. В п. 1 Инструкции сказано: «В порядке, предусмотренном Постановлением от 1 декабря 1934 г. рассматриваются дела о преступлениях в отношении работников советской власти». Тут же, в примечании разъясняется, что перечень данных должностных лиц «будет указан в особом порядке». Кстати, уже на следующий день – 11 декабря в Указании Прокуратуры и Верховного Суда СССР № 1/001521 эта мысль разъясняется: Постановление ЦИК к рассмотрению дел о террористических актах против активистов – общественников (ударников, рабселькоров и др.) не применяется». Чрезвычайно интересны п.п. 8 и 10, в которых поднимается проблема действия правовых норм во времени: «Все дела, указанные в п. 1 настоящей инструкции, - говорится в документе, - не законченные расследованием и не заслушанные до 1 декабря, расследуются и рассматриваются в порядке, установленном постановлением от 1 XII с.г.». Обращает на себя внимания резолюция М.И. Калинина: «Т. Терехов [22]. Просмотрите текст инструкции, согласуется ли он полностью с законом» [23].
Дальнейшее обсуждение принятого постановления поражает юридической лексикой, свойственной государственно – правовой науке. В ответной записки С. Терехова от 15 декабря по поводу категории «работники советской власти», поясняется, что «… установление перечня, … может повести к применению закона только для защиты должностных лиц, причем политическое содержание закона будет выхолощено». В записке проводится анализ Постановления в сравнении с уже действующим законодательством. В частности, указывается, что «в соответствии с Постановлением от 10 июля 1934 г. о рассмотрении дел, находящихся в производстве НКВД., террористы подлежат рассмотрению военной Коллегии Верховного Суда СССР и Военными трибуналами округов по подсудности», а в Инструкции, как мы помним, это передано Спецколлегиям, которые хотя и были созданы для рассмотрения государственных преступлений, но тем не менее «представляется необходимым рассмотреть вопрос об основаниях, вынуждающих Прокуратуру и Верховный Суд, отступить в данном случаи (выделено нами – М.Ж.) от прямого требования закона». И, наконец, делается замечание по поводу распространения норм Постановления на общественные отношения, возникшие до его принятия. «Практика применения названного закона в указанном смысле известна. – пишет С. Терехов, - и возможные сомнения в правильности п. 10 Инструкции отпадают» [24]. По всей видимости здесь речь идет о том, что само постановление было принято хотя и после совершения теракта в отношении С.М. Кирова, но явно для разрешения создавшегося в связи с ним прецедента. Последнее обстоятельство еще раз подчеркивает – государство должно иметь в своем арсенале специальные нормы, способные вступить в действие при возникновении экстраординарных условий.
Огромный рост преступности среди несовершеннолетних побудил ЦИК и СНК СССР 7.04. 1935 г [25]. принять постановление о борьбе с этим явлением. В постановлении устанавливалась ответственность несовершеннолетних, начиная с 12-летнего возраста, уличенных в совершении краж, в причинении насилия, телесных повреждений, увечий, в убийстве или в попытке убийства.
Принципиально важным представляется выяснение вопроса о вменении в отношении несовершеннолетних, на котором спекулируют антисоветчики, формируя карикатурный образ советской юстиции. Действительно, п.1 § 1 указанного акта предусматривал применение к данной категории лиц «всех мер уголовного наказания». И вот здесь фальсификаторы вводят в заблуждение общественность в отношении расстрелов несовершеннолетних. Дело в том, что ст. 20 УК РСФСР 1926 г. [26], среди мер социальной защиты судебно-исправительного характера, не устанавливала исключительной меры – расстрела. Она была предусмотрена ст. 21, в которой подчеркивалось, что данная мера установлена для борьбы с наиболее тяжкими видами преступлений, угрожающих основам Советской власти и Советского строя, то есть преступлений, предусмотренных ст. 58 УК РСФСР. Перечисленные же в постановлении составы к данному виду деяний не относились. Кроме того, ст. 22 УК гласила: «Не могут быть приговорены к расстрелу лица, не достигшие восемнадцатилетнего возраста в момент совершения преступления…». Заметим, что постановление эту норму не отменяло. Таким образом, положения п.1 § 1 касались лишь той лестницы наказаний, которая перечислялась в ст. 20 УК. Наконец даже самые ненавистник советского строя до сих пор не смогли привести в качестве подтверждения своего вымысла материалы судебной практики по расстрельным делам в отношении несовершеннолетних. Правда, В.Н. Кудрявцев и А.И. Трусов приводят единичный пример - дело 17-летнего М., обвиняемого в переходе границы, шпионаже и подготовке террористического акта и приговоренного к расстрелу Военной коллегией Верховного суда СССР 14 апреля 1939 г. [27] Но здесь, как видим, речь идет об иностранном подданном и находящегося вне правового пространства, регламентируемого рассматриваемым постановлением..
Итак, очевидным становится преднамеренная фальсификация фактов и извращение сущности советской уголовной юстиции. В то же время, сказанное, не претендует на априорный взгляд, а деятельность правосудия в указанное время требует скрупулезного, тщательного, свободного от эмоций научного исследования. Особенно в плане предотвращения допущенных ошибок и извращения содержания кары. В нашей работе мы остановились лишь на реализации процессуальных норм в деятельности судебных и внесудебных органов. Безусловно, необходимо учитывать последствия применения материальных норм права и те позитивные последствия, к которым привела проведенная в исследуемый период социальная санитария, даже с учетом известных (и свойственных правоохранительной практике) трагических ошибок.
[1] См.: Рубан В.В. Уголовно – процессуальное право в сфере борьбы с политическими оппонентами большевиков в первые годы советской власти (октябрь 1917 – июнь 1922 гг.). Дисс… канд. юр. наук. Волгоград, 2006. С 7. [2] См.: Мухин Ю.И. Как уродуют историю твоей Родины? М., 2005. С. 140. [3] Министерство внутренних дел России: 1802-2002. Исторический очерк в 2-х томах. Т.1. СПб., Санкт-Петербургский Университет МВД России, Академия права, экономики и безопасности жизнедеятельности (под общ. ред. В.П. Сальникова). 2002. С. 192. [4] Фойницкий И.Я. Курс уголовного судопроизводства. М., 1996. [5] Арон Р. Демократия и тоталитаризм. М., 1993. С. 68. [6] ГАРФ. Ф. 9474. Оп. 21. Д.3. Л. 4. [7] См.: Малыгин А.Я., Мулукаев Р.С. Развитие конституционно-правовых основ организации и деятельности органов внутренних дел. М., 1988. С. 8. [8] Подсчитано автором. Исх. данные: Архив ГУВД СПб. ЛО. Ф. 66. Оп. 1. Д. 237. Л. 1-36. [9] Подсчитано автором. Исх. данные: Архив ГУВД СПб. ЛО. Ф. 66. Оп. 1. Д. 350. Л. 1-64. [10] Архив ГУВД СПб. ЛО. Ф. 66. Оп. 1. Д. 398. Л. 14. [11] Архив ГУВД СПб. ЛО. Ф. 66. Оп. 1. Д. 421. Л. 32. [12] ЦДНИ КК. Ф. 1774-А. Оп.1. Д. 1001. Л. 61. [13] ЦДНИ КК. Ф. 1774-А. Оп.1. Д. 1001. Л. 62. [14] Подсчитано автором. Исх. данные: ГАРФ. Ф. 3316. Оп. 66. Д. 26. Л. 1-106. [15] Подсчитано автором. Исх. данные: ГАРФ. Ф. 3316. Оп. 66. Д. 37. Л. 1-117.. [16] Подсчитано автором. Исх. данные: Архив ГУВД СПб. ЛО. Ф. 66. Оп. 1. Д. 267. Л. 53-80. [17] СЗ СССР. 1934. № 64. Ст. 459. [18] См.: Курицын В.М. История государства и права России. 1929 – 1940 гг. М., 1998. с. 103. [19] См.: История отечественного государства и права. Ч. 2 (под ред. ОЛ.И. Чистякова). М., 1997. С. 294.. [20] См.: Кара – Мурза С.Г. Советская цивилизация. От начала до Великой Победы. М., 2004. С.504. [21] Стецовский Ю.И. История советских репрессий. Т.1. М., 1997. С. 332-338. [22] Заведующий секретариатом Президиума ЦИК СССР. [23] ГАРФ. Ф. 3316. Оп. 40. Д. 1522. Л. 1-7, 9.. [24] ГАРФ. Ф. 3316. Оп. 40. Д. 1522. Л. 10 –12. [25] СЗ СССР. 1935. №19. Ст. 155. [26] СУ РСФСР. 1926. № 80. Ст. 6000. [27] См,: Кудрявцев В.Н., Трусов А.И. Политическая юстиция в СССР. М., 2000. С. 273. : 17/09/2007 : 3462 :
Барабаш А.С. Вклад Ивана Яковлевича Фойницкого в определение места состязательности в российском уголовном процессе
Зайцева Л.В. Реформирование уголовно-процессуального законодательства республики Беларусь: проблемы и перспективы
Мартышкин В.Н. Пределы судебного усмотрения и механизмы его ограничения в уголовном судопроизводстве
Панькина И.Ю. Основные элементы внесудебного способа разрешения уголовно-процессуального конфликта
Цыганенко С.С. Дифференциация как модель уголовного процесса (уголовно-процессуальная стратегия)
Калинкина Л.Д. Совершенствование норм УПК РФ о нарушениях уголовно-процессуального закона – необходимое условие обеспечения должной процедуры производства по уголовным делам
ТУЛАГАНОВА Г.З., ФАЙЗИЕВ Ш. Классификация мер процессуального принуждения по характеру воздействия
Алексеев С.Г. , Лукичев Б.А. Взгляды И.Я. Фойницкого на институт судебной экспертизы и их отражение в зеркале современности
Галюкова М.И. Реализация функции защиты в состязательном уголовном процессе
Гамбарян А.С. Реформа досудебной стадии уголовного процесса в Республике Армения
|