Уголовно-правовые принципы субъективного вменения и гуманизма (ст. 5, ст. 7 УК РФ) предопределяют необходимость повышенного внимания к субъективной стороне преступления, в частности, к мотивам и целям преступного деяния. Мотив наряду с открытым перечнем обстоятельств, характеризующих личность обвиняемого, входит в предмет доказывания (ст. 73 УПК РФ). Мотив и цель преступного деяния отражаются в итоговых процессуальных документах уголовного судопроизводства: в обвинительном заключении/акте (ст. 220, ст. 225 УПК РФ) и в приговоре суда (ст. 307 УПК РФ). Верховный суд РФ в своих разъяснениях неоднократно указывал на необходимость выяснения в каждом конкретном случае мотивов и целей общественно-опасных деяний[1].

Вместе с тем, современная судебно-следственная практика не уделяет должного внимания установлению мотивов и целей преступных деяний, используя для объяснения человеческих поступков шаблонные формулировки, не раскрывающие смыслового содержания индивидуального преступного поведения[2]. Установление одного лишь факта того, что преступление совершенно по мотивам личной неприязни, мести или корысти, в отрыве от цели преступного деяния, не раскрывает смысловой направленности поведения личности, и как следствие, не позволяет определить направленность умысла субъекта преступления. В этой связи совершенно обоснованно значительное число ученых, занимающихся проблемами преступной мотивации, говорят о существовании связки «мотив преступления – цель преступления», в силу которой мотив преступления нельзя рассматривать безотносительно к цели преступления, допуская подмену одного термина другим[3]. Мотив формирует цель преступления, а в своем сочетании последние порождают личностный смысл преступного поведения.

Под личностным смыслом преступного поведения следует понимать индивидуальное устойчиво-значимое отношение личности преступника к отдельным сторонам действительности и к самой себе. Если мотив преступного деяния складывает из отношения к ближней (реальной) цели преступления, то личностный смысл преступного поведения предполагает отношение к отдаленной (идеальной) цели преступного посягательства. Например, ближней целью кражи подростком товара и денежных средств из магазина станет материальное обогащение, а отдаленной целью может стать стремление самоутвердиться за счет своего поступка в кругу сверстников, стремление весело провести досуг со своими сверстниками за счет похищенных материальных благ или стремление укрепить свои отношения с любимой девушкой, купив ей подарок на вырученные денежные средства.

Личностные смыслы преступника могут складываться в различных сферах жизнедеятельности человека, но главные из них – это семья, работа, межличностные отношения, досуг, отношение к самому себе[4]. Характер отношений  к этим базовым сферам жизнедеятельности человека был положен автором в основу выделения следующих типовых личностных смыслов преступного поведения: а) стремление к самоутверждению; б) стремление к доминированию; в) стремление к сохранению и развитию межличностных отношений; г) стремление к семейному благополучию; д) стремление к материальному благополучию; е) стремление к повышению социального статуса; ж) стремление к развлекательному образу жизни; з) стремление к деструктивности.

Действующий уголовно-процессуальный закон несколько непоследовательно подходит к установлению мотива и цели преступного деяния. Признавая необходимость отражения в обвинительном заключении/акте и в приговоре суда мотива и цели преступления (ст. 220, ст. 225, ст. 307 УПК РФ), он не включает цель преступления в предмет доказывания (ст. 73 УПК РФ). Представляется, что указанное обстоятельство является скорее недостатком законодательной техники, чем научно-обоснованной позицией законодателя. Иначе получается, что цель преступления, фиксируемая в итоговых процессуальных документах, не подлежит доказыванию, а определяется по усмотрению уполномоченного лица.

Полагаю, что существование указанного пробела в уголовно-процессуальном законодательстве не способствует правильному установлению мотивов и целей преступного деяния, и препятствует выявлению личностных смыслов преступного поведения. В этой связи видится необходимым дополнить ст. 73 УПК РФ указанием на необходимость доказывания не только мотивов, но и целей общественно-опасных деяний. При этом неустановление мотива и цели общественно опасного деяния, в силу п. 1 ст. 382 УПК РФ, должно служить основанием для отмены или изменения приговора по причине неправильного применения уголовного закона.

Таким образом, установление личностного смысла преступного поведения путем определения соотношения между мотивом и целью преступного деяния, определяет направленность умысла субъекта преступления и раскрывает особенности мировоззрения личности преступника, что способствует более полной реализации принципов субъективного вменения и гуманизма в сфере уголовного судопроизводства.