Современный период развития мирового сообщества сопряжен с весьма знаменательными вехами истории человечества. К сожалению, на данный момент негативным фактором развития мира является терроризм как социально-криминальное явление, деструктирующее позитивное направление деятельности стран.

Вопрос о том, может ли кто-то в стране гарантировать гражданам безопасность, «с особой жестокостью», как выразился в своем докладе Уполномоченный по правам человека в РФ, встал после захвата вооруженными боевиками вечером 23 октября 2002 г. около тысячи заложников в помещении Театрального центра на Дубровке в Москве во время спектакля «Норд-Ост»[1].

Подобная ситуация требует от российского государства, в особенности от спецслужб, максимального сосредоточения сил и средств в борьбе с подобными преступными проявлениями.

Изменившаяся криминогенная ситуация в обществе и обусловленные этим дополнения, внесенные в уголовное законодательство, ставят перед отечественной процессуальной наукой целый ряд проблем, требующих безотлагательного разрешения, в том числе и вопрос о том, возможно ли в рамках действующего уголовно-процессуального законодательства успешно осуществлять судопроизводство по делам о преступлениях террористического характера. Известно, что низкая раскрываемость преступлений указанной категории обусловлена сложностями, возникающими при их расследовании, а также неподготовленностью правоохранительных органов к проведению мероприятий по выявлению и пресечению деятельности преступных группировок, ориентированных на совершение преступлений, связанных с терроризмом[2].

Согласно Конституции РФ, человек, его права и свободы являются высшей ценностью. Каждое цивилизованное государство стремится к решению двуединой задачи – эффективно подавить террористическую деятельность и в процессе борьбы с нею обеспечить строгое соблюдение законности[3]. Но данная аксиома имеет две стороны: человек – преступник и человек – жертва. Если УПК содержит требования о защите прав подозреваемых, обвиняемых и подсудимых, то в таком же объеме нужно защищать и интересы потерпевших, общества и в итоге государства.

Предупреждая обвинения в этатизме (приоритете интересов государства), заметим: терроризм – тоже своего рода «государство», объявившее войну всему остальному миру, и оно не скупится на защиту своих «подданных» - террористов. Поэтому необходимо предусмотреть в российском УПК ряд норм, определяющих особенности производства по уголовным делам в отношении лиц, совершивших преступления террористического характера.

Предвосхищая закономерные вопросы, связанные с тем, почему именно в отношении данной группы преступлений предлагается формулировать специфические правила судопроизводства, а не, скажем, в отношении всех преступлений, совершенных организованной группой, преступной организацией (преступным сообществом) или в отношении всех тяжких и особо тяжких преступлений, позволим себе заметить, что именно преступления террористического характера вызывают исключительный резонанс в обществе, влекут за собой гибель десятков, сотен, тысяч людей, многочисленные разрушения культурно-массовых, административных зданий, подрыв веры населения в политическую стабильность и прочность российского государства.

Ни одна организованная преступная группа (сообщество), совершающая так называемые «общеуголовные» тяжкие и особо тяжкие преступления, не вызывает такого ужаса у простых людей за жизнь и здоровье свое и своих близких. Если от уличной преступности гражданин более или менее защищен, то от действий «идеологов террора» обычными способами защититься нереально. Гражданину нужна эффективная и быстрая помощь государства.

Думается, что дифференциация форм уголовного судопроизводства должна развиваться не только в сторону ее упрощения, развития примирительных процедур и т.д., но и в направлении защиты прав лиц и организаций, потерпевших от преступлений, что полностью соответствует назначению российского уголовного судопроизводства (п. 1 ч. 1 ст. 6 УПК). Еще в 1975 г. А. Гуляев отметил, что существовавший единый порядок уголовного судопроизводства предполагал определенную дифференциацию в зависимости от характера и степени общественной опасности преступления, личности правонарушителя. Дифференциация процессуальных форм делает более эффективным уголовное судопроизводство, поскольку она позволяет учитывать интересы уголовного судопроизводства и особенности дела[4]. Дифференциация в уголовном судопроизводстве столь же обоснованна и устойчива, как и его унификация[5].

Если внимательно присмотреться к позиции большинства правозащитников России, то можно сделать такой вывод: по их мнению, США и Европа- это «оплот истинной демократии всего мира». Однако, в последние годы, а особенно, после трагедии в Нью-Йорке 11 сентября 2001 года, унесшей жизни тысяч жителей планеты, уголовное и уголовно-процессуальное законодательство этих стран – «венцов свободы» – было изменено в сторону существенного ужесточения (выд. авт.) в плане борьбы с мировым и внутригосударственным терроризмом и экстремистскими проявлениями[6].

На это же направлено и современное международное процессуальное право. Согласимся с О.Н. Ведерниковой, что важной тенденцией современного доктринального развития уголовно-процессуального права является приоритет концепции контроля над преступностью, имеющей жесткую карательную направленность. Все большую популярность приобретает подход, базирующийся на идеях «нулевой терпимости к преступлению» и «исключения» преступников из жизни общества, контроль над преступностью рассматривается как «война» с преступными проявлениями, где преступники являются «врагами», которые должны быть побеждены и уничтожены[7].

Практика Европейского Суда по правам человека также указывает на приоритет национальных интересов борьбы с преступностью над процессуальными правами обвиняемого.В решении по делу «Шенк против Швейцарии» от 12 июля 1988 г. отчетливо видно, что общественный интерес в разоблачении виновного в тяжких преступлениях лица является более значимым, чем вторжение в частную сферу[8].

Начало XXI века свидетельствует о необходимости активизации противодействия терроризму. 11 июля 2002 года на 804 заседании Комитета Министров Совета Европы, членом которой Россия является с 28 февраля 1996 года, были приняты руководящие принципы в области прав человека и борьбы с терроризмом, в предисловии к которым Генеральный секретарь СЕ В. Швиммер однозначно отметил, что уважение прав человека ни в коем случае не может рассматриваться как препятствие на пути эффективной борьбы с терроризмом. Разработанные в рамках Совета Европы Руководящие принципы являются практическим руководством для проведения политики, принятия законодательства и осуществления антитеррористических мероприятий, одновременно отвечающих требованиям эффективности и уважения к правам человека[9]. Думается, это абсолютно оправдано, поскольку «законодательная борьба предполагает использование для пресечения террористических актов таких методов, которые существенным образом отличаются от методов пресечения общеуголовных преступлений»[10].

Повторюсь, что о борьбе с терроризмом нужно говорить, не оглядываясь огульно на американо-европейский «опыт». Следует все тщательно проанализировать, выбрать «золотую середину» между максимально возможным соблюдением основных гражданских прав и свобод человека с одной стороны, и защитой личности, общества и государства от проявлений терроризма.

Рассматривая концептуальные составляющие особенностей производства по уголовным делам о преступлениях террористического характера, выделим следующие потенциальные элементы законотворчества:

1. В УПК имеется косвенное подтверждение специфичности предмета доказывания по данной группе преступлений – п. 8 ч. 1 ст. 73 требует доказывания обстоятельств, подтверждающих, что имущество, подлежащее конфискации, использовалось для финансирования терроризма, незаконного вооруженного формирования.

2. УПК позволяет избирать меру пресечения до предъявления обвинения подозреваемому в совершении преступлений, предусмотренных статьями 205, 205.1, 206, 208, 209, 277, 278, 279, 281 и 360 УК России до 30 суток включительно[11].

3. В связи с усилением противодействия экстремизму, крайней формой проявления которого является терроризм, ч. 1 ст. 186 УПК допускает контроль и запись переговоров и при производстве по уголовным делам о преступлениях средней тяжести.

4. Федеральный конституционный закон от 30 мая 2001 г. № 3-ФКЗ «О чрезвычайном положении» в соответствии с п. «ж» ст. 12 позволяет в случае введения чрезвычайного положения при наличии определенных обстоятельств, указанных в пункте «а» статьи 3 упоминаемого закона (попытки насильственного изменения конституционного строя, захвата или присвоения власти, вооруженного мятежа, массовых беспорядков, террористических актов и т.п.), на основании Указа Президента России устанавливать срок содержания под стражей лиц, задержанных в соответствии с УПК по подозрению в совершении актов терроризма и других особо тяжких преступлений, на весь период действия чрезвычайного положения, но не более чем на три месяца.

К сожалению, подобных законотворческих попыток повысить эффективность противодействия терроризму, защиты прав потерпевших от преступлений и свидетелей явно недостаточно.

Так, для обеспечения безопасности свидетелей возможен законодательный запрет на право защитника увидеть лицо, опознающее подзащитного при предъявлении для опознания в условиях исключающих визуальное наблюдение опознающего опознаваемым (ч. 8 ст. 193 УПК России).

Желательно дополнить ч. 1 ст. 241 УПК «Гласность судебного разбирательства» пунктом 5, позволяющим рассматривать дела о преступлениях террористического характера, а также дела о возмещении вреда, причиненного в результате террористической акции, в закрытом судебном заседании.

Однако следует обеспечить и права подозреваемого, обвиняемого в совершении преступлений террористического характера.

Так, при избрании меры пресечения в виде заключения под стражу на срок свыше 10 суток в порядке ч.2 ст. 100 УПК, существенно ограничивается основное конституционное право подозреваемого – на неприкосновенность личности. В таких условиях необходимо обеспечить такому лицу возможность полноценно реализовать свое право на защиту. В качестве соответствующей гарантии права предлагается дополнить ч. 1 ст. 51 УПК «Обязательное участие защитника» п. 8 следующего содержания:

8) в отношении подозреваемого избрана мера пресечения в виде заключения под стражу в соответствии с ч. 2 ст. 100 настоящего Кодекса на срок более 10 суток.

Подобное дополнение, по сути своей, аналогично требованиям п. п.3.1, 5 и 7 ч. 1 ст. 51 российского УПК, которые являются противовесом процессуальному воздействию в виде «заочного» судебного разбирательства, предъявления обвинения в совершении преступления, за которое может быть назначено наказание в виде лишения свободы на срок свыше пятнадцати лет, пожизненное лишение свободы или смертная казнь, а также рассмотрению уголовного дела в особом порядке при согласии обвиняемого с предъявленным ему обвинением.

Выявление преступлений террористического характера осуществляется в подавляющем большинстве случаев на основании информации, полученной в результате оперативно-розыскных мероприятий. Серьезные проблемы возникают при решении вопроса об уголовно-процессуальной интерпретации результатов ОРД, которые создают предпосылки для производства следственных действий и всего процесса доказывания в целом по данным преступлениям. Однако результаты ОРД с трудом воспринимаются судами для использования в доказывании. Так, результаты ОРД, оформленные справками-меморандумами, представлялись стороной обвинения по делу Э. Савенко (литературный псевдоним – Эдуард Лимонов). Суд счел, что сведения, содержавшиеся в них, в силу недостоверности не могут быть признаны доказательствами, свидетельствующими о совершении Э. Савенко подготовительных действий к терроризму[12]. В результате по данному пункту обвинению он был оправдан

Также остается проблема обеспечения безопасности и соблюдения гражданских прав и свобод оперативного сотрудника, внедренного в террористическую группу (организацию). Российское законодательство не содержит в себе даже «зародыша» соответствующего института, что обрекает проведение так называемого «оперативного внедрения» (п.12 ч. 1 ст. 12 ФЗ «Об оперативно-розыскной деятельности»[13]) на провал. Чтобы сотрудник спецслужб не вызывал у террористов подозрений, он должен играть по их правилам, т.е. тоже совершать преступления, за что формально подлежит уголовной ответственности. Во многих странах уже разработан и применяется институт так называемого «мнимого соучастия». У нас эта проблема, к сожалению, не решена.

Считаем, что дифференциация уголовного судопроизводства по делам о преступлениях террористического характера есть не сиюминутная тактическая необходимость, а планомерное стратегическое направление развития российского уголовно-процессуального законодательства, связанное с реализацией назначения уголовного судопроизводства в виде защиты прав и интересов лиц и организаций, потерпевших от преступлений (п. 1.ч.1 ст. 6 УПК).

[1] Доклад о деятельности Уполномоченного по правам человека в РФ О.О. Миронова // РГ. 2003. 15 июля. С. 10.

[2] Алиев А.А. Практика расследования уголовных дел о преступлениях террористической направленности // Следственная практика. 2003. № 1.С. 85.

[3] См.: Зарубежное законодательство в борьбе с терроризмом / Отв. ред. И.С. Власов. М.: «Городец-издат», 2002. С.3.

[4] Гуляев А. Единый порядок предполагает дифференциацию // Соц. законность. 1975. № 3. С. 13.

[5] Рустамов Х.У. Уголовный процесс. Формы: Учебн. пособие для вузов. М.: Закон и право, ЮНИТИ, 1998. С. 16.

[6] Генеральный прокурор России В.В. Устинов в своей работе «Международный опыт борьбы с терроризмом: стандарты и практика» относит такой подход стран к «репрессивно-правовому» методу пресечения и предупреждения путем сдерживания терроризма // См. подробнее: Устинов В.В. «Международный опыт борьбы с терроризмом: стандарты и практика». М.: ООО Издательство «Юрлитинформ», 2002. С.106 - 114.

[7] Научно-практическая конференция «Правовая и криминологическая оценка нового УПК РФ» // Государство и право. 2002. № 9. С.112.

[8] Европейский суд по правам человека. Избранные решения в 2-х т. Т. 1. М., 2000. С. 604.

[9] См.: Борьба с международным терроризмом: сб. документов / сост. К. А. Бекяшев, М. Р. Авясов; научн. ред. В. В. Устинов. М.: ТК Велби, Изд-во Проспект, 2005. С. 447

[10] Меньших А.А. Законодательство о борьбе с терроризмом во Франции - гарантия государственной защиты правы личности: Дис. … канд. юрид. наук. М., 1999. С. 16 - 17.

[11] Автор с удивлением отмечает, что в «черный список» не попали деяния, описанные в следующих статьях УК России: 205.2, 211, 280, 282.1, 282.2. В последнем случае законодатель был бы более последователен.

[12] Архив Саратовского областного суда, дело № 2-01/03 за 2003 г.

[13] СЗ РФ. 1995. № 33. Ст. 3349.