Важное условие правильного применения уголовно-процессуального закона это одинаковое его понимание участниками уголовного судопроизводства.1 В достижении этой цели незаменимую роль играют нормативные понятия – дефиниции и разъяснения отдельных уголовно-процессуальных институтов, предусмотренные в самих нормативных актах (кодексы, законы и т.д.), урегулирующие уголовное судопроизводство. В отличии от теоретических дефиниций уголовно-процессуальных институтов, данные разными учеными, которые могут серьёзно противоречить друг-другу, нормативные понятия выражают официальную позицию государства и являются обязательными для суда и участников уголовного процесса. Можно предположить, что чем таких нормативных понятий много в законе, тем достижение на единое понимание этого закона и его правильное применение эффективнее. В современной законодательной технике это обычно делается двумя путями.
Первое, среди «начальных» статей закона предусматривается специальная статья, разъясняющая основные термины, использованные в законе. В этом смысле постсоветские уголовно-процессуальные законодательства Российской Федерации и Азербайджанской Республики сделали шаг вперед. В то время, как предтеча настоящего УПК РФ, УПК РСФСР от 27. 10. 1960 г. в ст. 34 истолковывала только лишь 19 содержащихся в законе наименований (при этом надо отметить что в этой норме среди разъяснений терминов не давалось понятие уголовному преследованию), действующий УПК РФ от 18. 12. 2001 г. в ст. 5 толкует сразу 64 терминов. В УПК Азербайджанской ССР от 01. 03. 1961 г. вовсе не было отдельной нормы, толкующий основные понятия, использованные в кодексе, а УПК АР от 01. 09. 2000 г. в ст. 7 толкует 47 основных терминов, которые используются в УПК.
Второе, дефиниции уголовно-процессуальных терминов даются не в разъяснениях основных понятий, а уже в главе закона, посвященной этому институту (например, нормативное понятие доказательств дается не в ст. 7 УПК АР, разъясняющей основные понятия уголовно-процессуального законодательства, а в ст. 124 УПК АР, которая входит в систему 14-ой главы, посвященной доказательствам). Несмотря на то, что в обоих рассматриваемых кодексах институту уголовного преследования посвящены отдельные главы, оба законодателя разместили нормативное понятие этого института в самом начале кодекса.
Анализируя УПК АР с точки зрения законодательной техники М.А. Джафаркулиев обращает внимание на то, что глава 3 УПК АР, посвященная уголовному преследованию, была размещена сразу после главы, посвященной демократическим принципам уголовного процесса. По-нашему, он справедливо оценивает это как придание этому институту особого значения со стороны законодателя.2 Надо отметить, что и в УПК РФ глава, посвященная уголовному преследованию, размещена после главы, посвященной принципам уголовного судопроизводства.
З.Д. Еникеев правильно отметил, что несмотря на то, что в уголовно-процессуальном законодательстве выделена специальная глава, посвященная уголовному преследованию, оно не является какой-то обособленной правовой категорией. Напротив, оно тесно связано со всеми другими уголовно-процессуальными институтами и взаимодействует с ними. Поэтому его правовыми основами выступает по существу весь массив законодательства, относящегося к уголовному процессу. Поскольку уголовное преследование как деятельность есть способ выполнения задач уголовного судопроизводства, достижению этой цели служит все уголовно-процессуальное право.3
По-этому размещение нормативного понятия уголовного преследования среди основных понятий уголовно-процессуального закона считается оправданным шагом со стороны законодателей обоих государств.
А теперь рассмотрим собственно самих нормативных понятий, данных уголовному преследованию в Уголовно-процессуальных кодексах Азербайджанской Республики и Российской Федерации.
Согласно ст. 7.0.4. УПК АР, уголовное преследование – уголовно-процессуальная деятельность, осуществляемая с целью установления события преступления, изобличения лица, совершившего деяние, предусмотренное уголовным законом, предъявления ему обвинения, поддержания этого обвинения в суде, назначения ему наказания, обеспечения, в случае необходимости, мер процессуального принуждения.
В п. 55 ст. 5 УПК РФ нормативное понятие уголовного преследования дается следующим образом: «уголовное преследование – процессуальная деятельность, осуществляемая стороной обвинения в целях изобличения подозреваемого, обвиняемого в совершении преступления».
Как было отмечено и в УПК АР, и в УПК РФ, нормативное понятие уголовного преследования дается в статьях, посвященных основным понятиям, которые используются в кодексах. Это можно оценить как сходство между двумя кодексами. Но с точки зрения техники кодификации, определение мест для нормативных понятий уголовного преследования в последовательности нормативных понятий можно считать неудачным для обоих кодексов. Потому что, и в УПК АР, и в УПК РФ понятие уголовного преследования дается после того, как это понятие уже используется для определения другого уголовно-процессуального института. Так как, в УПК АР понятие самого уголовного преследования дается в ст. 7.0.4 УПК АР, а в ст. 7.0.3. УПК АР термин «уголовное преследование» используется для определения института «уголовный процесс». Также и в УПК РФ до того, как в п. 55 ст. 5 УПК РФ дается нормативное понятие самого термина уголовного преследования, он используется для определения таких понятий, как «реабилитация» (п. 34 ст. 5 УПК РФ), «реабилитированный» (п. 35 ст. 5 УПК РФ), и «стороны» (п. 45 ст. 5 УПК РФ).
Проводя анализ самого нормативного понятия уголовного преследования по УПК АР, мы видим, что законодатель воспользовался методом перечисления целей уголовного преследования для формулирования его понятия. Тот же метод был использован в УПК РФ. Но при этом некоторые его цели остались вне понятия, а некоторые были сформулированы не совсем точно. Надо отметить, что с момента принятия нового УПК АР вопрос нормативного понятия уголовного преследования был одним из дискуссионных, и некоторые азербайджанские ученые не раз предлагали свою трактовку и свой вариант для нормативной дефиниции уголовного преследования.
Так, Х.Р. Велиев считает, что в нормативном понятии уголовного преследования, данного в ст. 7.0.4. УПК АР, его содержание необоснованно расширено. Он считает, что следующее нормативное понятие для уголовного преследования было бы более удачным: «Уголовное преследование – уголовно-процессуальная деятельность, осуществляемая с целью установления события преступления и изобличения лица, совершившего деяние, предусмотренное уголовным законом».4
Трудно согласиться с позицией Х.Р. Велиева по нескольким причинам. Во-первых, хотя и сам автор выбрал метод перечисления целей уголовного преследования для определения его понятия, он не включил в содержание этого понятия всех целей (целей, оставшихся вне понятия, мы рассмотрим ниже) данного института и в результате понятие стало неполным. Во-вторых, он воспользовался словосочетанием «лицо, совершившее деяние, предусмотренное уголовным законом» для определения лица, в отношении которого ведется уголовное преследование. Нам кажется, что использование здесь данного словосочетания неуместно, так как оно противоречит презумпции невиновности.
Из азербайджанских авторов Ш.А. Имранов предлагает следующее нормативное понятие для уголовного преследования: «Уголовное преследование – уголовно-процессуальная деятельность, осуществляемая стороной обвинения и направленная на предъявление обвинения подозреваемому в совершении деяния, предусмотренного уголовном законом, изобличение его в совершении данного деяния, обеспечение, назначения ему справедливого наказания и, в случаях необходимости, мер процессуального принуждения».5
Мы думаем, что дефиниция для нормативного разъяснения института уголовного преследования, предлагаемая Ш.А. Имрановым также страдает отдельными неточностями. Во-первых, автор из числа лиц по отношению которых ведется уголовное преследование указывает только подозреваемого, хотя по отношению к последнему недопустимо, как автор сам указывает в предлагаемом им понятии, осуществить деятельность, направленную на обеспечение назначения справедливого наказания, а в случаях необходимости, применить таких мер процессуального принуждения, как арест и альтернативные аресту меры пресечения, так как наказание и вышеупомянутые меры процессуального принуждения могут быть применены только обвиняемому. Во-вторых, и в этом случае автором не было включено в понятие уголовного преследования все его цели и направления.
Мы предлагаем собственный анализ нормативного понятия уголовного преследования. Сначала рассмотрим те цели уголовного преследования, которые не были указаны в его нормативном понятии.
В ст. 7.0.4. УПК АР в качестве единственной «конечной» цели уголовного преследования указано назначение лицу наказания, в отношении которого ведется уголовное преследование. Но если учесть, что преступление может совершаться лицами, совершившими деяние, предусмотренное уголовным законом в состоянии невменяемости, а также заболевшими психической болезнью, исключающей назначение или исполнение наказания после совершения преступления, в том числе совершившими преступление и страдающими психическими расстройствами, не исключающими вменяемости или совершившими преступление и признанными нуждающимися в лечении от алкоголизма или наркомании, а также лицом, которое совершило преступление в несовершеннолетнем возрасте, тогда в отношении таких лиц уголовное преследование не всегда осуществляется с целью достижения наказания для них. В таких случаях уголовное преследование осуществляется по отношению этих лиц с целью достижения применения в отношении них таких уголовно-правовых мер, как принудительные меры медицинского или воспитательного характера, которые отличаются по качеству и содержанию от наказания.
Относимость достижения применения вышеупомянутых уголовно-правовых мер к целям уголовного преследования становится очевидным и содержанием других норм самого УПК АР. Так, согласно ст. 38.2. УПК АР, если совершение преступления подтвердится, государственный обвинитель обязан изобличить обвиняемого перед судом и потребовать для него достойного наказания, а в необходимых случаях, применения в отношении данного лица принудительных мер медицинского или воспитательного характера.
Кроме того, в ст. 39 УПК АР, которая содержит перечень обстоятельств, исключающих уголовное преследование, тоже можно разглядеть положение, которое подтверждает тот факт, что достижение применения принудительных мер медицинского характера к лицу, который совершил преступление, является одним из целей уголовного преследования. Так как, в ст. 39.1. УПК АР указывается, что уголовное преследование не может быть возбуждено, а возбужденное уголовное преследование подлежит прекращению в случаях, предусмотренных в данной статье, и далее в ст. 39.1.10. УПК АР один из таких случаев формулируется следующим образом: «если деяние, предусмотренное уголовным законом, совершено лицом в состоянии невменяемости (за исключением случаев применения к данным лицам принудительных мер медицинского характера)», отсюда следует, что в исключительном случае, указанном в скобках, то есть, когда есть необходимость в применении принудительных мер медицинского характера, уголовное преследование должно продолжаться до логического конца.
Значит, достижение применения наказания в отношении лица, подозреваемого или обвиняемого в совершении преступления, не является единственной «финальной» целью уголовного преследования, и при необходимости такой целью может выступить и достижение применения к данным лицам принудительных мер медицинского или воспитательного характера.
Другая проблема в определении нормативного понятия уголовного преследования в УПК АР является тот факт, что в нем «назначение наказания» указывается как цель уголовного преследования. Эта «ошибка» в нормативном понятии уголовного преследования, в свою очередь, дала основание некоторым авторам, которые анализировали нормы УПК АР, высказывать суждение о том, что УПК АР включает в содержание уголовного преследования и деятельность суда по назначению наказания в случаях признания лица, переданного суду, виновным в совершении преступления.6 Но азербайджанскими авторами совершенно справедливо отмечается, что уголовное преследование не может осуществляться в целях назначения наказания.7 Поскольку назначение наказания относится к исключительным полномочиям суда, осуществляющего правосудие.8
Назначение наказания, а также принудительных мер медицинского характера (некоторые принудительные меры воспитательного характера являются исключением, так как могут быть применены также прокурором или следователем) не могут быть целями органов, осуществляющих уголовное преследование. Органы уголовного преследования могут только добиваться назначения таких мер. Совершенно очевидно, что в нормативном понятии уголовного преследования произошла оговорка и вместо словосочетания «достижения назначения ему наказания» было использовано словосочетание «назначения ему наказания».
В обоих кодексах уголовное преследование характеризуется как процессуальная деятельность, но УПК АР отличается тем, что в нем ещё и конкретно указывается вид процессуальной деятельности как уголовно-процессуальная.
В отличие от УПК АР в нормативном понятии уголовного преследования, данном в УПК РФ, указываются субъекты этой деятельности, что является позитивной стороной УПК РФ.
Кроме того, в УПК РФ также сравнительно удачно указываются лица, в отношении которых уголовное преследование осуществляется. В УПК АР лицо, в отношении которого ведется уголовное преследование, сформулировано как «лицо, совершившее преступление». Такой подход нельзя считать правильным, так как, до вступления в законную силу обвинительного судебного приговора нельзя утверждать тезис о том, совершило ли лицо преступление или нет.