Причины революций и социальных потрясений обычно представляют в категориях социомеханики, т.е. объяснения и прогнозирования общественных изменений как функции чисто социальных факторов: структурных условий или специфических исторических обстоятельств, а также идей, представлений и символов. Марксизм искал философский камень для разгадки тайны социальных революций в несоответствии характера производственных отношений уровню развития производительных сил. Другие теории в качестве первопричины революций на организационном уровне называют борьбу за власть различных слоев элиты, опирающихся на социальную и политическую активность широких общественных группировок, или указывают на влияние враждебных внешних сил. Многие видят истоки революций в случайных кризисных ситуациях, вызванных превратностями истории, когда "низы не хотят, а верхи не могут" жить по-старому. На идеологическом уровне причины революций усматривают в идеях социального протеста, имеющих утопически-эмансипаторский характер. В их основе чаще всего лежат символы равенства, прогресса и свободы, актуализация которых должна привести к созданию лучшего социального порядка. При этом ярко выражено универсалистское и «миссионерское» стремление сформировать новый тип человека и как можно быстрее совершить модернизационный переход от традиционализма в новую историческую эпоху. Подчеркивается также важность восприятия субъектами социального действия «посюстороннего мира в целом и политической сферы в частности как арены, где может быть осуществлена попытка соединить трансцендентальное и земное, т. е. где можно достичь спасения».1 В общем, «мнения правят миром».
Между тем, при всей важности названных моментов, как правило, не учитывается то обстоятельство, что все социальные и политические процессы происходят не просто в обществе, но в естественной среде, состоящей из людей как биологических индивидов. Дуализм человека, как существа одновременно и социального, и природного, не может не приниматься в расчет, если мы хотим видеть живую картину, а не абстрактную схему. Природные особенности человека заставляют учитывать закономерности его поведения не только в составе классов или иных социальных групп, но и этнических общностей, причастных не только к социуму, но и к биосфере. Этносы представляют собой единство социальных и природных начал в больших группах людей, осознающих свою общность и общность своей исторической судьбы.2 Социальные и этнические процессы пересекаются, но не совпадают, поскольку имеют разную природу, и, значит, различаются их происхождение и закономерности.
Игнорирование естественных (природных) механизмов поведения человеческих общностей приводило и приводит к фиаско многие экономические, политические и культурные проекты — от «экспорта революций» до «экспорта демократии и рыночной экономики». Успешные в одних социумах инновации, которые, казалось бы, создают очевидную рациональную мотивацию экономического и политического развития, не приживаются или даже активно отторгаются в других общественных организмах, поведение которых выглядит, на первый взгляд, иррационально, что вызывает раздражение новоявленных мессий и, как следствие, поиски внешнего или внутреннего супостата. Часто все заканчивается сетованиями на то, что народ им достался «не тот», а в крайних случаях, и прямыми обвинениями, что он – неблагодарная и невежественная толпа, для которой нужны «пулеметы, пулеметы и пулеметы».
Понятие этноса позволяет перейти с социомеханического уровня анализа глубже, на уровень социальной термодинамики, где общественное поведение людей рассматривается уже не через призму рациональных мотивов, а с точки зрения колебаний жизненной энергии человеческих популяций. Natura bis maxima, – природа сильна вдвойне. Именно переменчивый поток жизненной силы является той естественной основой, субстратом, поверх которого пишется социальная история. Поэтому отправляться улучшать мир, игнорируя это обстоятельство, – примерно то же самое, что поднимать в небо самолет, не заботясь о том, есть ли в баках бензин.
Натурфилософия, – скажут скептики, – умозрительный взгляд на природу, не имеющий позитивных оснований; да и что это за сила такая, кто ее видел?
Как известно, циклы жизненной энергии этносов были описаны Л.Н. Гумилевым в его теории этногенеза. Основная идея, выдвинутая этим ученым, состоит в том, что история каждого этноса представляет собой колебательное движение – проходит стадии подъема, активности, инерции и спада. В принципе против подобного подхода никто не выдвигал серьезных возражений, ибо все эти этапы – подъем (скрытый, а потом явный), акме (высшее развитие), надлом, инерция, обскурация (застой), фазы гомеостаза и реликта, являются периодами существования любого живого (зарождающегося, развивающегося и отмирающего) явления. «Продолжительность жизни этноса, как правило, одинакова и составляет от момента толчка до полного разрушения около 1500 лет», а «до превращения этноса в реликт около 1200 лет».3 Впрочем, Л.Н. Гумилев был далеко не первым, кто отметил подобную цикличность, хотя его предшественники и относили ее к периодам жизни не этносов, а народов и цивилизаций — с другим количеством фаз и с иными названиями. К. Н. Леонтьев считал, что «самый долгий срок государственной жизни народов» составляет 1200 лет.4 Н.Я.Данилевский называл «периодом цивилизаций» другой временной промежуток – от 4 до 6 веков.5 О. Шпенглер полагал, что время существования «цивилизации» составляет 1500 лет.6
Однако, в отличие от других теорий цикличного развития, центральным звеном этногенеза у Л.Н. Гумилева служит понятие пассионарности, призванного дать объяснение источнику человеческой активности, порождающей новые циклы. Пассионарность – это непреоборимое внутреннее стремление некоторых индивидов к активной деятельности, направленной на осуществление какой-либо цели.7 Наличие взрывов такой активности (Л.Н. Гумилев называл их «пассионарными толчками»), порождающих новые людские общности, – бесспорный исторический факт. Их поразительные по неожиданности и мощи проявления, так и не нашедшие приемлемого объяснения с точки зрения каких бы то ни было экономических и политических процессов, ставят в тупик исследователей. Даже один из критиков гумилевской теории этногенеза А. Янов признает: «В самом деле, кто и когда объяснил, почему, скажем, дикие и малочисленные кочевники-монголы вдруг ворвались на историческую сцену в XIII веке и ринулись покорять мир, громя по пути богатейшие и культурные цивилизации Китая, Средней Азии, Ближнего Востока и Киевской Руси, — только затем, чтобы несколько столетий спустя тихо сойти с этой сцены, словно их никогда там и не было? А другие кочевники — столь же внезапно возникшие из Аравийской пустыни и на протяжении столетия ставшие владыками полумира, вершителями судеб одной из самых процветающих цивилизаций в истории? Разве не кончилось их фантастическое возвышение таким же, как монгольское, превращением в статистов этой истории? А гунны, появившиеся ниоткуда и рассеявшиеся в никуда? А вечная загадка величия и падения Древнего Рима? (сюда следует добавить и такой грандиозный этногенный взрыв, как Великое переселение народов со II по VI вв. н.э. – А.С.) Откуда взлетели и куда закатились все эти исторические метеоры? И почему? Не перечесть философов и историков, пытавшихся на протяжении столетий ответить на эти вопросы. Но ведь общепризнанных ответов на них нет и по сию пору. И вот Гумилев, опираясь на свою устрашающую эрудицию, предлагает совершенно оригинальные ответы».8
Теория пассионарности подвергалась и подвергается критике — среди историков это стало правилом хорошего тона. Ее упрекают, прежде всего, в подмене социальных закономерностей биологическими, поскольку, как считал Л.Н. Гумилев, пассионарность – признак, передающийся генетически.9 Однако, справедливости ради, надо признать, что Л.Н. Гумилев никогда не утверждал, что теория этногенеза отменяет социальные законы развития общества.10 Экспонента социального развития лишь накладывается на синусоиду этногенеза, результатом чего является либо усиление действия социальных факторов, либо ослабление их влияния – в зависимости от возрастания или падения уровня пассионарного напряжения, «социальной температуры» общества. В этом смысле можно говорить о переходе этнических и социальных движений различной природы в когерентное состояние.11 При этом рассмотрение «энергетической» истории этногенеза есть взгляд под особым углом зрения, когда из совокупного результата действия социальных и природных сил вычленяется лишь естественная составляющая.
Другим традиционным возражением против этой теории служит нечеткая атрибутируемость начальных фаз этногенеза в результате пассионарных толчков, под признаки которых одинаково подходят якобы и Великая французская революция 1789г., и японская реставрация Мейдзи 1866-69 гг.12
Однако, если цикличность жизни этносов и цивилизаций не вызывает сомнений, а наличие при их рождении некоего энергетического толчка эмпирически весьма вероятно, то все остальные вопросы – о природе, происхождении первичного импульса и сохраняющейся гиперактивности части индивидов, о времени существования этносов, о датировке и содержании фаз их развития — второстепенны и могут уточняться посредством физических, биологических, антропологических, конкретно-исторических и других исследований. 13
Представляется, что уточнению следует подвергнуть, в частности, этногенез российской истории. Согласно теории Л.Н. Гумилева, древнерусский этнос, возникший благодаря пассионарному толчку II-III веков н.э. (Великое переселение народов), в XIII в. находился уже в состоянии упадка, или обскурации, когда имеет место снижение уровня пассионарного напряжения отживающего свой срок этноса ниже уровня устойчивого состояния системы. Однако, начиная с XIII века, на пространствах бывшей Северо-Восточной Руси, как полагал ученый, зародился новый, великорусский этнос. Условно датой его рождения он считал 1380 г. (Куликовская битва). С этого момента до начала XVI в. великорусский этнос переживал фазу этнического подъема. Пассионарность устойчиво росла, в т.ч. за счет внешнего притока в Московию пассионариев (из Золотой Орды, Литвы и т.д.). С первой четверти XVI в. (Смутное время 1533 - 1584 гг.) по первую четверть XIX в. рост пассионарного напряжения проявлял себя в акматической фазе, которая отличается внутренним соперничеством и острой политической борьбой, не приводящей, однако, до поры к этническому расколу. Избыток пассионариев выплескивался за пределы ареала этноса, создавая суперэтническую общность (бегство крестьян в казаки, завоевание Сибири Ермаком) или самоуничтожался внутри него (дворцовые перевороты XVIII в., восстания Булавина, Болотникова, Разинщина и крестьянская война Пугачева). Но с первой четверти XIX в. (по-видимому, рубежом можно считать восстание декабристов 1825 г.), в результате пассионарного «перегрева» началась, согласно этой теории, фаза надлома – период раскола этноса на «красных» и «белых», эпоха гражданских войн и революций, в финале которой все мы участвуем и по сей день. «Если сделанное нами допущение верно…,– пишет Л.Н. Гумилев, – то России еще предстоит пережить инерционную фазу – триста лет золотой осени, эпохи собирания плодов, когда этнос оставляет после себя неповторимую культуру грядущим поколениям!».14
Таким образом, по его мнению, последовательно появились два русских этноса: древнерусский и нынешний великорусский суперэтнос. По-видимому, это оправдывало евразийские устремления ученого, поскольку, по его мнению, западноевропейский суперэтнос старше великорусского примерно на 500 лет. Исходя из этого, он делал пессимистический прогноз: «Мы не сможем сейчас добиться благосостояния и нравов, характерных для Европы… Конечно, можно попытаться войти в круг цивилизованных народов, то есть чужой суперэтнос. Но, к сожалению, ничего не дается даром. Надо осознавать, что ценой присоединения в любом случае будет полный отказ от отечественных традиций и последующая ассимиляция».15
Однако с такой оценкой фактов вряд ли можно согласиться. Если не поддаваться на искушение евразийства, то становится совершенно очевидным, что с точки зрения энергетики этногенеза фазы развития западноевропейской и российской цивилизаций в основном совпадали, и русский этнос никогда не делился на два – древнерусский и великорусский. Следовательно, фазы его развития должны датироваться иначе. Так, в IX столетии в результате некоего энергетического подъема на Западе создается империя Карла Великого, и одновременно (призвание варягов-«руси» в 862 г.), в Восточной Европе – славяно-норманское государство «от варяг бо прозвашася Русью» (Повесть временных лет).16 С XI века в Западной Европе начинается акматическая фаза (индикатор ее наступления – крестовые походы и последующие колониальные захваты), завершающаяся в точке своего крайнего напряжения «надломом» (религиозная реформация XVI-XVII вв. и эпоха буржуазных революций XVII- XVIII вв.). Однако в России начало акматической фазы также приходится, по нашему мнению, не на XVI в., как считал Л.Н. Гумилев, а на экспансию славянских племен на европейский северо-восток уже в XI в., что имело своим результатом образование владимиро-суздальской, а затем московской Руси в XII-XIV вв. В XVI-XVII вв. явственно наблюдается акматический «перегрев» (опричнина, завоевание Сибири Ермаком, Смутное время), имевший следствием «пассионарный надлом» XVII-XVIII вв., когда происходит характерное для последнего «осевое» цивилизационное смещение: церковный раскол XVII в., западнические реформы Петра I, восстание декабристов 1825 г. С XIX века и в Западной, и в Восточной Европе начался инерционный спад, «золотая осень» цивилизации.17
Здесь мы приближаемся к главному вопросу, которому посвящен данный очерк. Коль скоро на протяжении всего XIX века в России продолжалась благодатная пора инерционного спада (а отрицать это трудно!), то как объяснить грандиозный революционный взрыв 1905-1917 гг. с его ярко выраженной пассионарной окраской? Тот же вопрос можно переадресовать и Германии – родине марксизма и «красной» баварской республики – стране, которая, в довершение всего, стала в XX веке поджигателем двух мировых войн. До известной степени та же проблема касается и Японии, где «золотая осень», вроде бы начавшаяся после реставрации Мейдзи 1866-69 гг., вдруг сменилась оголтелым милитаризмом и военной экспансией. Если, согласно шкале Л.Н. Гумилева, принимать данные катаклизмы за проявление «надлома», завершающего фазу «акме», то становится непонятным предшествующий ей расцвет науки и культуры: был и «золотой век» русского искусства и литературы, и рассудительная немецкая философия, и творчество Пушкина и Гете, Толстого и Гегеля? Ведь все это – свидетельства спокойной инерционной фазы, где правят бал отнюдь не пассионарные, а рациональные «гармонические» личности наподобие доктора Фауста, Евгения Онегина и Андрея Болконского, делающие не более того, что велит разум.
Закономерен вопрос: каковы долговременные последствия такого взрыва, и может ли Россия рассчитывать на возвращение «золотой осени цивилизации» или ее ждут темные времена либо даже распад и гибель?
Разгадка возврата из инерционной в бурную акматическую фазу кроется, на наш взгляд, в том, что в названных странах перегрев и надлом XVI-XVIII вв. сопровождался острой схваткой и, как результат, сокращением числа пассионариев, принадлежавших в основном к правящей дворянской элите, а не к основной массе населения. Дело в том, что именно в России, Германии и Японии дольше всего (до середины XIX в.) сохранялось крепостное состояние крестьянства, в среде которого доля пассионарных личностей была ничуть не меньше, чем в правящем слое. Исторические бури, конечно, затрагивали и его, и в ходе гражданских войн, бунтов и восстаний многие простолюдины также погибали. Однако демографическое сокращение в результате репрессий было здесь более равномерным, одинаково касаясь и пассионариев, и гармонических личностей, и субпассионариев, поскольку приниженная, ведомая политическая роль этого сословия не позволяла выдвинуться и стать более или менее заметными фигурами (а значит, и мишенями для преследования) значительному количеству крестьянских пассионариев. Складывали головы на плахе, главным образом, немногочисленные вожди и смутьяны, в то время как основная масса крестьянской пассионарности сохранялась как бы в законсервированном состоянии. Следует также учесть, что крепостные являлись главной производительной силой, собственностью, а то и товаром, поэтому массовое их уничтожение было экономически невыгодно дворянской элите. Вобщем-то, это было понятно людям акматических фаз повсеместно. Так, например, в Англии во времена войны Алой и Белой роз (1455-1485 гг.) взаимное истребление дворянства достигало такой степени, что между собой в конце сражались «армии», в состав которых входило всего несколько десятков рыцарей. Когда Белая роза победила при Тьюксбери, будущий король Англии Эдуард IV приказывал своим воинам: «Щадите простолюдинов, бейте знать!»18
Когда в середине XIX в. крепостное право пало, «джин вырвался из бутылки». Пассионарии, ранее связанные крепостными ограничениями, получили долгожданную свободу, но распорядились ею по-разному. На историческую арену в 70-ых – 80-ых гг. XIX столетия вышли их дети: здесь были предприимчивые дельцы лопахины и морозовы, но не заставили себя долго ждать и «бесы» – ставрогины и нечаевы. Начался новый интенсивный «разогрев» социального пространства: стремительно стала развиваться экономика, порождая маргиналов – городской пролетариат, а разночинная интеллигенция немедленно обзавелась политическим экстремистским крылом, возглавляемым «Народной волей». Дворянство, утратившее энергетический заряд в период собственного акматического прошлого, уже не могло составить им ощутимую конкуренцию, и Россия содрогнулась под напором первой волны «новых русских», как чеховский вишневый сад под ударами топора.
Конечно, определенную роль в нарастании напряжения сыграли экономические причины, – в первую очередь, обезземеливание крестьянства в ходе освобождения, однако отнюдь не оставшиеся в деревне крестьяне были главной движущей силой пробуждающейся революции, а выплеснувшиеся из их среды разночинцы. Именно они шли «в народ», именно из них формировались бригады бомбистов. Открытые политические волнения начинались в основном в университетах, где значительную часть студентов составляли потомки бывших крепостных. Финансирование революционеров осуществляли многие сочувствовавшие им крупные фабриканты и промышленники. То есть новые пассионарии, столкнувшись с отживающей свой век жесткой системой сословных перегородок, со всей страстью и самоотверженностью бросились их ломать. Именно эта нерастраченная этническая энергия, которую правящей элите не удалось направить в конструктивное русло, явилась главной движущей силой русских революций начала XX века. По-видимому, правительство осознавало эту опасность – отсюда попытки выпустить пар из перегретого социального котла привычным и прежде вполне оправдавшим себя способом – направить энергию масс на «победоносную войну» с внешним «Злом». За что именно сражаться, не важно: за Дарданеллы и освобождение братьев славян от османского ига; за Далекий Порт-Артур; наконец, просто за исполнение союзных обязательств перед Антантой. Некоторое время это удавалось — не знал границ энтузиазм патриотов, которые под марш Славянки отправлялись в «священный бой». Однако неудачи в русско-японской, а затем во Второй Мировой войне обернулись против самого самодержавного режима. Как писал В.Г. Короленко об изменениях вектора общественных настроений – как будто «ключик повернулся». Вырвавшаяся на волю пассионарность крестьянской страны, получившей в руки оружие на фронтах Первой мировой, пожрала остатки утратившей пассионарность дворянской, профессорской, офицерской, чиновной элиты, не сумевшей организовать достаточно эффективное сопротивление красным на полях Гражданской войны. При этом не следует думать, что нехватка пассионарности у старой элиты была равнозначна деградации ее лучших человеческих качеств: ума, порядочности, чести. Всего этого у многих ее представителей хватало в избытке. Не было лишь страсти, энергии, решительности, одержимости, наконец, а были бесконечные колебания, рефлексия и комплекс некой исторической вины.19 То есть, предпосылкой русских революций 1905-1917 гг. явилось то, чего не было в большинстве стран Западной Европы, а именно: «ножницы» между энергетическими потенциалами — с одной стороны, пребывающей в инерционной фазе элиты, а с другой – масс, у которых из-за отсрочки их выхода на арену социального действия остался высокий уровень нерастраченной пассионарности. В итоге Россия на некоторое время осталась без социальной элиты вообще.
Для любого общества это трагедия, ибо без продуктивной элиты общество и государство существовать долго не могут. Г. Моска полагал, что «во всех человеческих обществах, достигших известного уровня развития и культуры, политическое руководство в самом широком смысле слова, включающее административное, военное, религиозное и моральное руководство, осуществляется постоянно особым, т.е. организованным, меньшинством». В. Парето наиболее важными в истории событиями считал судьбу правящего меньшинства: «История обществ есть большей частью история преемственности аристократий».20
На этом вопросе следует остановиться особо. Общественную элиту можно подразделять на первичную, или политическую, имеющую самое непосредственное отношение к осуществлению государственной власти, и вторичную, или субэлиту, которая контролирует экономику, формирует идеи и культуру, поддерживает в обществе те или иные стержневые символы. Необходимым свойством элиты является ее преемственность. Для того чтобы быть эффективной, политическая элита должна постоянно подпитываться субэлитой – как в кадровом, так и в идейно-культурном отношении. То есть путь в политическую элиту, как правило, лежит через субэлиту. Благодаря этому во всей элите постепенно вырабатываются традиции и понятия корпоративной чести (дворянской, офицерской, купеческой и т.д.). Этот не сиюминутный процесс, он реализуется через воспитание и образование в нескольких поколениях. Высшее проявление преемственности — когда элите удается в той или иной мере привить свои стержневые идеалы, символы и стереотипы поведения охлосу, массе, заставив ее поверить в то, что это общие ценности. Тогда накал внутренних противоречий между верхами и низами ослабевает, социальная база элиты резко расширяется, и в обществе происходит качественный скачок, обычно квалифицируемый современниками как «экономическое чудо». Примером могут служить: древние Афины — после реформ Солона и Клисфена (VI в. до н.э.), обеспечивших интеграцию всех свободных в единый господствующий класс; Япония, где вслед за реставрацией Мейдзи понятия самурайской чести были во многом усвоены всей нацией; до некоторой степени США (так называемый американский образ жизни) и за ними — другие развитые страны Запада. В России этот процесс оказался не завершенным, но, тем не менее, прививка дворянской этики через университеты и лучшую литературу (Пушкин, Лермонтов, Толстой) относительно узкому слою разночинцев, дала уникальный российский феномен «интеллигенции», который не встречается в других странах (там есть «интеллектуалы»), и которому мы обязаны величием русской культуры.
Чрезвычайно важным с позиций, как этногенеза, так и социального развития, является, на наш взгляд, соотношение энергетических уровней элиты и охлоса. Для того чтобы политическая элита могла продуктивно выполнять свою ведущую роль, в ней должны преобладать, как минимум, гармонические личности, а в сложные исторические времена – пассионарии. Роль аккумулятора пассионарной энергии и промежуточного фильтра для политической элиты призвана выполнять субэлита, которая поставляет для политического истеблишмента необходимый человеческий материал на основе рационально детерминированных политических технологий. Отсутствие либо слабость и разрозненность субэлиты приводит к тому, что в элиту политическую, минуя социальный фильтр, часто попадают не лучшие, а наиболее ловкие и беспринципные индивиды, что ведет к ухудшению ее качества. В этом случае элита из политэкономической становится бюрократической либо чифдомом (вождеством). Когда же субэлита существует и нормально функционирует, она сама, посредством стихийного механизма конкурентного отбора, принимает в свой состав из «низов» наиболее энергичных и талантливых индивидов.
Если социальные мембраны и пути между элитой и охлосом вообще закрыты либо малопроницаемы в направлении снизу вверх, энергия элиты постепенно спадает, следовательно, в ее среде возрастает энтропия, дезорганизация. Тогда возможны два варианта развития событий. При условии пассионарной заряженности охлоса, последний оказывает на элиту все возрастающее «осмотическое» давление, что создает необходимые (хотя и не всегда достаточные вне социальной мотивации) энергетические предпосылки для формирования революционной ситуации, что можно было наблюдать, например, в России последней четверти девятнадцатого века – начала века двадцатого. И напротив, даже если общий уровень социальной энергетики общества снижается (инерционная фаза этногенеза), но элита через проницаемые социальные мембраны (систему образования, демократические выборы, институты гражданского общества) имеет возможность привлекать к себе из народа лучших его представителей, насыщаясь их творческой энергией, ничто еще не потеряно. Такой общественно-государственный механизм позволяет отсрочить на неопределенное время – а, возможно, и вообще предотвратить – наступление фазы обскурации. Элита начинает выполнять здесь роль некоего социального теплового двигателя, искусственно повышающего температуру общества. Именно это мы, по-видимому, наблюдаем сейчас в так называемых старых европейских демократиях.
В России задачу экстренного создания, взамен низвергнутой, новой общественной элиты взялись решать большевики во главе со Сталиным. Такой элитой стала партийно-советская номенклатура. Надо признать, что именно благодаря ей российская империя, ставшая советской, на некоторое время была спасена, но цена, которую пришлось за это заплатить, оказалась непомерной. Массовые репрессии уничтожили громадную часть не только пассионариев, но и гармонических личностей из числа крестьян («кулаков», казачества), бывших революционеров и интеллигенции. Дело довершила Вторая Мировая война, в которой погибали все, но, в первую очередь, матросовы и гастелло, т.е. наиболее жертвенные, пассионарные личности. В результате общий энергетический уровень общества стал катастрофически падать. Последний слабый всплеск остаточной пассионарности пришелся на «хрущевскую оттепель» 60-х гг. XX в., но и он, в конце концов, закончился энергетическим оттоком — третьей волной эмиграции, когда страну покидали в основном наиболее активные личности. В 70-ых –80-ых г.г. обнаружились явные признаки обскурации («брежневский застой»). Партийно-советская номенклатура не смогла выполнить роль социального теплового двигателя ввиду отсутствия под ней подпитывающего субэлитарного слоя. На роль субэлиты претендовали в основном комсомольские активисты, но этого было недостаточно, поскольку вторичная элита эффективна только тогда, когда является широким социальным слоем, связанным традициями, общими моделями поведения, своеобразной элитарной честью. Номенклатура же пополнялась главным образом случайными людьми, не прошедшими настоящего субэлитарного фильтра, — карьеристами, «образованщиной», для которых лишь партийная принадлежность открывала дорогу наверх. В итоге политическая элита приобрела откровенно бюрократические черты, стала неэффективной. В этом, как представляется, кроется основная причина фиаско горбачевской перестройки, которую пытались проводить именно силами бюрократии, спустившей преобразования «на тормозах» и использовавшей их для собственного обогащения.
Тот же порок достался по наследству и современной российской политической элите, кадровым резервом которой является не субэлита, а те же бывшие комсомольские лидеры, сотрудники силовых ведомств и случайные люди, подбираемые по принципу личной преданности. По данным социологических опросов стране так и не удалось, несмотря на доверие большинства граждан к президенту, преодолеть господствующее у половины населения ощущение неправильности пути, по которому она движется. Так, соотношение ответов «дела идут в правильном направлении»/«страна движется по неверному пути» составляет 39 к 50 %. Общественное мнение существенно (18-19%) склоняется к тому, что бюрократизма и коррупции взяточничества при новом правительстве стало больше, чем прежде. Не верят в то, что правительство сможет изменить положение в стране к лучшему 39% (надеются на это только 24 %). На вопрос о том, нужны ли в России общественные движения, партии, находящиеся в оппозиции президенту и способные оказывать серьёзное влияние на жизнь страны, дали положительный ответ две трети опрошенных. 21 Вместе с тем, исход из российского общества энергетически заряженных (пассионарных и гармонических) личностей продолжается и поныне — в основном за счет «утечки мозгов» на Запад. Индикатором общего падения общественной активности явились последние выборы в законодательные органы субъектов Федерации (11 марта 2007 г.), в которых – после отмены порога явки – потрудились принять участие лишь около 30% избирателей. Прошедшие в апреле 2007 г. «марши несогласных» лишь подтвердили немногочисленность тех, кто находит в себе силы и смелость участвовать в активной политической оппозиции властям. Если падение энергетического потенциала российского общества будет продолжаться и далее, а эффективная элита не будет сформирована, то России придется забыть о возвращении к «золотой осени» цивилизации и встретиться с новым застоем, обскурацией, которых она, скорее всего, уже не переживет.
Выход из создавшейся ситуации состоит, на наш взгляд, в целенаправленном формировании продуктивной субэлиты. Резервом для этого может служить, во-первых, только так называемый средний класс. Именно он является сейчас на Западе тем локомотивом, который служит ведущей силой общества «Haitech». Согласно некоторым оценкам количество людей в России, относящих себя к среднему классу, выросло с 1999 по 2002 год почти в два раза. Это средние предприниматели, менеджмент, квалифицированные инженерные и научно-технические кадры промышленности, профессорско-преподавательский состав вузов, лица «свободных» профессий, представители ряда политических сообществ, конструктивно настроенная часть элиты отечественных спецслужб и армии, а также гражданской бюрократии. Этот общественный класс склонен к ведению образа жизни, выработанного западной цивилизацией, при том, что он не чужд традиционного российского менталитета и истинного патриотизма. Правда, в России он не многочислен (по разным оценкам от 5 до 10 % населения) и до сих пор не слишком проявлял себя как политически и экономически активный субъект социального действия, однако может быстро освоить эту роль. Почему? Да потому, что он преимущественно состоит из людей, пробившихся к относительному благосостоянию и личному успеху через жесткую гребенку конкурентного отбора 90-ых гг. Это сейчас наиболее энергичная часть общества. Однако для того, чтобы быть основой для формирования политической элиты, средний класс должен быть политически структурирован, то есть иметь возможность создавать политические партии, свободно участвующие в выборах. Поэтому установление жестких барьеров для регистрации таких партий и вхождения их во властные структуры, по большому счету, губительно для самой первичной, политической элиты.
Другим резервом могла бы служить коренная реформа системы образования. Отто фон Бисмарк однажды сказал: «Битву при Садовой выиграл прусский учитель». Одной из причин быстрой модернизации Японии во второй половине XIX в. послужило то, что многочисленные школы, в которых ранее воспитывались только воины, открыли двери для всех слоев населения. Но, усвоив западную ученость, они бережно сохранили и элитный дух бусидо, – в результате вместо самураев войны Япония быстро получила огромное количество «самураев» производства, науки, управления.
Жизненно важно направить реформу российского образования на формирование ударными темпами мощного слоя субэлиты, вторичной по счету, но первосортной по своему качеству. Для этого еще не поздно использовать огромный стабилизационный фонд, который первоначально не зря был назван «фондом будущих поколений».22 Необходимо срочно открыть новый и приоритетный национальный проект, в рамках которого может быть создана обширная государственная система элитарных учебных заведений: кадетских корпусов, специализированных школ и т.п. Она должна обеспечить за государственный счет не только высочайший уровень преподавания с привлечением лучших российских и иностранных педагогов, но, главное, – умелое воспитание грядущего поколения в духе уникальных нравственных традиций отечественной элиты (дворянской, офицерской, научной, культурной и т.д.). Особенно важно, чтобы набор в эти заведения производился не по социальному или имущественному признаку, а на основе массовой селекции специалистами (психологами, социологами, педагогами) наиболее одаренных детей из всех слоев населения, в том числе и в первую очередь, из самых низших и малообеспеченных. В дальнейшем выпускников следует направлять – за казенный счет, по контракту – для завершения образования и стажировки в лучшие университеты мира и ведущие промышленные корпорации, а затем, по гарантированному возвращению, назначать на ответственные должности в государственном аппарате.23 Если начать делать это сегодня, уже через 15 лет Россия сможет получить необходимый для своего возрождения социальный тепловой двигатель и миновать опасный исторический перегон.
Сноски и примечания 1 См.: Айзенштадт С.Н. Цивилизационные измерения социальных изменений. Структура и история. // Цивилизации. Вып. 4 М., МАЛП, 1997.
2 Понятие этноса не совпадает ни с биологическим понятием расы, ни с демографическим понятием национальности, являясь с одной стороны, верхним звеном биоценоза, а с другой – частью общественного организма. ( Гумилев Л.Н. О термине этнос. // Доклады отд. и комиссий Географического общества СССР. Л.,1967. Вып.3: Этнография. С. 3-17). Имеется и другое, преимущественно социальное понимание этноса: «Этнос в узком смысле слова можно определить как совокупность людей, обладающих общими, относительно стабильными особенностями культуры и соответствующим психическим складом, а также сознанием своего единства и эндогамией». Однако и в этом случае признается, что этнос «непременно имеет свою “оболочку” в виде среды, которую составляют как социальные, так и природные факторы». (См.: Бромлей Ю.В. К вопросу о сущности этноса. / Природа. 1970, №2. С. 51-55).
3 Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера земли. Л., 1989. С. 15, 25 и др.
4 Леонтьев К.Н. Собрание сочинений. Т.5. М., 1912. С. 120.
5 Данилевский Н. Я.
: 04/09/2009
: 1927
:
Преступность как объект научных исследований: проблемы и перспективы.
Вещественные доказательства: дары волхвов.
Основания для производства повторных и дополнительных следственных действий в российском уголовном судопроизводстве
Гилинский Я.И. «Все действительное разумно»
Отдельные вопросы предварительного расследования по делам частного обвинения
РЕЗНИК Г. ПРАВА ЧЕЛОВЕКА И ДОСТОИНСТВО ЛИЧНОСТИ – ОСНОВА МИРОВОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ
Основные этапы законодательного регулирования дознания в Республике Узбекистан
Калиновский К.Б. Меры по защите участников уголовного процесса как общее условие предварительного расследования в российском уголовном процессе
Пирамида судебной власти
Особенности прекращения полномочий судьи по законодательству Республики Казахстан
