Духless русского уголовно-процессуального права - страница 2

То, что сложилось в советские годы, когда чтение трудов “буржуазных” писателей не поощрялось, продолжает существовать и сейчас, правда по другой причине – некультурности самих учителей. Такие родовые черты современной науки как замалчивание иных (ненаших) голосов, проявление опережающей лояльности к власти, сервильность, умышленное суживание смыслового пространства, боязнь новизны, и просто интеллектуальные лень и трусость самым пагубным образом отразились и на судебной реформе. Просто оторопь вызывает патологическая боязнь всего нового, отторжение его на уровне рефлекса, что существует в юридической среде. Но если проанализировать, кто заседает в диссертационных советах, редколлегиях юридических журналов, то многое становится ясным. Многоцветье идей и школ, плюрализм мнений, свобода их выражений есть залог того, что будут учтены альтернативные пути развития законодательства. Для развития правовой культуры нужна свобода конкуренции. Но вот вопрос: нужна ли свобода нашим ученым (процессуалистам)? Так легко и удобно жить в своем привычном мирке, в кругу раз и навсегда усвоенных идей. Сформировался так называемый мейнстрим в уголовно-процессуальной культуре (коммерческая попса), который составляют псевдонаучные тексты (комментарии, учебники), в котором кроме коммерческой составляющей нет никаких других примесей из чувства и смысла. «Та культура, которая у нас сейчас существует, вообще не предполагает развития. В ней не заложена эта технология. У нас ведь до сих пор воспроизводится своего рода средневековье, и вся система управления отдельными видами искусства держится на персоналиях разного возраста и силы. Они не «крышуют» даже – в том самом негативном смысле, – а просто реально правят, являются официальными отцами того или иного искусства…»11. Все так. В юридической науке культы и культики личности обычное явление. Авторитет ученого определяется его приставкой в виде должности, которая «заставляет себя уважать», позволяет окружать себя «учениками», готовыми во всем поддерживать «учителя» (от «перекрестного цитирования» до хорового оплевывания неугодных на разных оргмероприятиях). Отечественная правовая наука всегда была придворной. Она обслуживала авторитарную власть. Была открыто партийной. И, по-моему, некоторые мои коллеги не видят иной альтернативы для себя, чем выступать от лица данной (богом?) Власти и служить ей. Поэтому-то, наверное, смена социально-экономической формации прошла для большинства наших юристов достаточно безболезненно, даже незаметно. Они изменили свои социалистические убеждения на буржуазные естественным образом – вместе с правящей элитой. Роль верного слуги при троне правителя, роль угодливого царедворца, мастера хвалебной речи, который в случае идеологической диверсии против власти (Государя) превращается в злобную собаку красноречия – такой видят свою роль некоторые мастера юридической науки12. Но как же тогда креативная функция науки? Как будут расти «листья травы» культуры. По приказу руководства что ли? Поэтому считаю, наука должна быть независимой, экспертное мнение ученых должно формироваться в их общественных институтах. Что есть научная истина, определяется сейчас в государственных структурах, которые имеют официальные полномочия присваивать ученые степени и звания. Зримые признаки учености зависят от государства. Заметим, не от сообщества себе подобных, не от общественного мнения своих коллег по научному цеху – все это так и не приобрело сколько-нибудь большого значения. Это не нормальное положение. Может ли интеллектуал быть ангажированным властью? Во всем соглашаться с ней, прислуживать с ней, оправдывать ее действия, решения, существующий порядок вещей? Или, напротив, он обречен на противостояние с ней, быть рупором оппозиции, иного мнения? Каждый автор должен решить эти вопросы для себя сам, по совести. Но мне кажется, что аргумент: если ты находишься в системе, ты обязан эту систему всегда поддерживать, не совсем правильным. Система нуждается не в соглашателях, а в убежденных, независимых сотрудниках. Приведу лишь слова американского коллеги профессора К. Калхауна: «В Америке интеллектуалами мы называем тех, кто не зависит от власти. Мы не считаем интеллектуалами тех, кто занял какие-то позиции во власти, даже если они занимаются умственным трудом. Все госсекретари США – Киссинджер, Бжезинский, Райс – были профессорами. Как только они стали министрами, они перестали быть интеллигентами. Поскольку, оказавшись в правительстве, ученые теряют творческую свободу, необходимую для рождения новых идей. То же самое касается высшего экономического менеджмента»13. На мой взгляд, правильные слова. Но, могут возразить, юрист ведь интеллектуал особого рода. Он а priori встроен в существующую государственно-правовую систему и призван в первую очередь содействовать реализации действующего законодательства, быть примером лояльности к праву и правопорядку, учить молодежь, воспитывать людей уважению закону. Да, конечно, в этом есть доля правды. Но надо, на мой взгляд, разделять функцию воспитательную, педагогическую (фактически связанную с апологией существующего социально-государственного строя и права) с функцией научного творчества. Есть уголовный процесс – учебная дисциплина и есть теория, философия процесса. Применительно к последней свобода выражения мнений не терпит ограничений. Помните замечательные слова: наука начинается там, где она говорит «нет» Законодателю (и Правоприменителю – тоже). Наука приобретает ценность тогда, идет по краю, исследует пределы возможного в правотворчестве, выявляет ошибки законодателя, предлагает новые смыслы, которые могут быть усвоены правом. В общем, диагноз таков: идейные, риторические подпорки советской процессуально-правовой культуры легко подламываются, ясных ориентиров нет, научное мнение шарахается из одной крайности в другую; идейный кризис налицо и выхода из него к чему-то новому (недостатка в призывах возврата к старому нет) не намечено, конструкций для строительства русской уголовно-процессуальной культуры не подвезено. Теперь зададимся вопросом, «что делать?». Вот некоторые соображения по поводу возможного ответа на этот вопрос. Впервые я поделился ими еще два года тому назад14. Смысл изменений происходящих ныне в управлении наукой состоит в том, что государство в определенной мере возвращает себе власть над научным дискурсом (юридическим, гуманитарным)15. Возможно, делает это по праву – раз сами ученые мужи не могут собой управлять и существовать достойно. Но мы ведь помним, чем закончила советская модель, устроенная таким манером. Кто не помнит или не знает, напомню – склеротическим вырождением. Монополия, поддерживаемая внешними средствами, отсутствие конкуренции – губительны для творчества. Сейчас, к сожалению, в целом по науке наблюдается то же самое. Писать текст – «идти колдовским путем». Успех научного текста состоит в его способности заинтересовать возможно больший круг читателей. Если мы берем научный текст, то его ценность зависит от оценки коллег. Тут нельзя не затронуть проблемы отношений внутри нашего сообщества. В частности, я имею в виду отсутствие механизмов, с помощью которых отбирались бы идеи, формировалось общее мнение о том или ином тексте, позиции, научном направлении и пр. Общественное мнение, рейтинг в списке авторов, формируемый тайным голосованием, индекс цитируемости – вот что, на мой взгляд, должно определять статус автора в научной системе. Можно в этом плане отметить лишь робкие подвижки в положительную сторону: просветительскую деятельность МАСП, журнала «Уголовный процесс» и некоторые др. Я говорил о государстве, о власти, а ведь помимо государства есть и другие Авторитеты: Церковь, Партия, Традиция, Мода, Деньги и т.д. Из всего перечисленного отношение к национальной традиции для меня, например, самый сложный вопрос. Я русский. «Люблю Россию я, но странною любовью». Нельзя не видеть пороков родной правовой системы, судопроизводства и открыто критиковать их. С другой стороны, наверное, нужно видеть самобытность русской правовой системы и правосудия. Значит надо здесь искать источник для вдохновения. Вот, где простор да исследований, вот где можно найти «самость» русского уголовно-процессуального права. Но без глубочайшей общей культуры сделать это невозможно, поэтому почти никто и не пытается это сделать, культурный бэкграунд невелик. Вопрос о пределах заимствования тех или иных институтов из других правовых систем в нашу очень важный, недопустимо, чтобы споры по этому поводу переходили в разряд идеологических. Это опасно. Будет ли критерий патриотичности главным при определении научной достоверности того или иного результата или позиции? Так уже было в нашей истории, не хотелось бы повторения. Опять же выход видится только в формировании авторитетного экспертного мнения, свободно формирующегося в интернет пространстве и в независимых СМИ. В общем, призываю коллег создавать культурную среду: конкурентную, стимулирующую к росту каждого в отдельности и всех вместе – не путем подхалимажа, использования административного ресурса, заискивания перед властью родной или иностранной. Важно чтобы было слышно общественное мнение, тогда возникнет та сила гравитации, о которой говорил Ортега-и-Гассет: «Сила общественного мнения, та главная сила, что создает феномен власти»16. Именно эта сила должна показывать: кто на верху, а кто внизу. Только институтам гражданского общества, встроенным в конкурентную среду научного смыслопроизводства, можно доверить научную истину. Устройство отделения истины от лжи (ошибки) должно опираться на свободное волеизъявление, всех, кто причастен к данного рода деятельности, определяться внутри научного сообщества17, а не бюрократами. И еще одно замечание о нашей науке. Всю науку можно уподобить гипертексту, т.е. глобальному архиву смыслов. Можно хаотически выхватывать куски из этого текста, не понимая системной связи явлений, глубины их исторических корней, заложенный в них потенциал. А можно понимать, что все держится друг за друга, что смыслы перекликаются друг с другом. Начала любых рассуждений о вопросах уголовного процесса имеют своим происхождением множество источников, которые в своем переплетении образуют риозу (корневую систему культуры), но непременно мы на своем пути к корням мы встречаем несколько источников, которые нельзя обойти. Научное творчество (производство смыслов), и самое модернистское, и постмодернисткое, подразумевает знание основ. Для музыканта это гаммы. Для писателя – это ставшие классикой высказывания наших великих предшественников. Можно не ссылаться на “классиков”, можно отрицать их теории, можно “забыть”, но не прочитать – нельзя, ибо через него – торный путь в мир процессуальных идей18. Что хотелось бы сказать о философии нашего права. Пока господствует нормативизм, пока естественнонаучный пафос, принятый на вооружение в советскую эпоху, будет доминировать, нет надежды на рост культуры уголовного судопроизводства. Идеал права должно быть преисполнено гуманизмом, а не техницизмом (вроде пресловутого детектора лжи). «Человек – есть мера всех вещей, существующих, что они существуют, и не существующих, что они не существуют». Процессуалисты должны вспомнить, что они гуманитарии, что наука уголовного процесса – это наука о человеке. Отсюда видятся перспективными исследования проблем судопроизводства на стыке психологии, лингвистики, социологии, которые обогатили бы философию права уголовного процесса. Философия уголовно-процессуального права есть продукт развития философии. Между тем в нашей науке остались почти не замеченными бурные события, которые произошли в западной философии во второй половине прошлого века и в начале века текущего. Устои классической философии были подвергнуты испытанию на прочность неклассической, постмодернисткой философией. Сейчас наступил этап постнеклассической философии, которая учла уроки кризиса и пытается найти новые объяснения классическим ценностям, без которых существование человеческого мира немыслимо.