Гмырко В. Уголовно-судебные доказательства: юридическое понятие или определение?

 

Гмырко В. Уголовно-судебные доказательства: юридическое понятие или определение? // Право Украины. ‒ 2014. ‒ № 10. ‒ С. 26-35.

Право України. ‒ 2014. ‒ № 10. ‒ С. 26-35
Право Украины. ‒ 2014. ‒ № 10. ‒ С. 26-35

В. ГМЫРКО
кандидат юридических наук,
доцент кафедры уголовно-правовых дисциплин
(Университет таможенного дела и финансов, г. Днепр)

© В. Гмирко, 2014

УГОЛОВНО-СУДЕБНЫЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА:
ЮРИДИЧЕСКОЕ ПОНЯТИЕ ИЛИ ОПРЕДЕЛЕНИЕ?

1. Начнем, пожалуй, с констатации: вмонтированное в Уголовно-процессуальный кодекс УССР 1960 (далее – УПК 1960) определение (дефиниция) понятия процессуального доказательства (ст. 65) отечественная доктрина доказывания восприняла как организа-ционную аксиому, «выключив» тем самым механизм критики in merito. Частично объяснение этого политико-правового феномена можно найти в позиции В. Дорохова, который в 1973 г. отметил, что возведение понятия доказательства в правовую норму оправдано и продиктовано социалистической природой советского уголовно-процессуального права, его содержанием и целевым назначением [1, 228].

В этом novum, освященном авторитетом государственной власти, позитивистская процессуальная наука начала усматривать conditio sine qua non праксеологической исправности доказывания, поэтому это понятие стало отправной точкой всех работ, посвященных указанной тематике. Кроме того, закрепление в законе упомянутой дефиниции можно толковать и как совершеннейшее подтверждение прогрессорского характера советской процессуальной науки, которая – в отличие от западной – набралась окаянства решить извечную проблему сущности процессуальных доказательств1. Думается, что связь этого тезиса с бесспорным фактом отсутствия в процессуальном законодательстве западных стран легального определение понятия «доказательство» понуждает проблемати-зировать ситуацию и исследовать ее с позиций audiatur et altera pars.

2. В результате этого нам удалось выдвинуть такую исследовательскую гипотезу: гарантийные устремления, которыми руководствовался отечественный законодатель, проектируя ст. 65 УПК 1960 г. (ст. 84 Уголовного процессуального кодекса Украины 2012 г.), не могут быть удовлетворительно реализованы как на теоретическом, так и законодательном уровнях благодаря методологическому изъяну самой идеи. Связано это, по нашему убеждению, с существованием в ментальном пространстве процессуалистов феномена полной убежденности в существовании некой мистической единственно «правильной» сущности процессуального доказательства.

Именно догматическая вера в это теоретико-процессуальное sacrum сих пор вдохновляет многих постсоветских юристов пребывать в блаженном поиске своего «философского камня» – сущности общего понятия «доказательство» 2. Но, к сожалению, им как-то и невдомек, что эта idea dubia, провоцируя в 1958 г. появление ст. 16 «Основ уголовного судопроизводства Союза ССР и союзных республик» (ст. 65 УПК 1960 г.), силой логического принуждения превращает их в своих заложников, требуя отождествления обретенной сущности процессуального доказательства с его легальной дефиницией.

3. Переходя к обоснованию заявленной гипотезы с позиций деятельностной методологии, сначала рассмотрим, как она трактует феномены «понятие»3 и «дефиниция» 4, предварительно почеркнув, что данная методология5 требует различать феномены «понятие» (о чем-либо) и «определение» (чего-либо). По мнению В. Раца, первые из них касаются мира мышления и деятельности, где происходят сложные и длительные процессы их формирования, вхождения в культуру и развития, а вторые – мира языка и речи, поскольку в определениях (дефинициях) понятия как бы останавливаются и замирают в своих основных односторонностях.

Поэтому неудивительно, что в методологическом среде бытует мнение о дефиниции как «гробике» для умерших мыслей или понятий. Вместе с тем, как справедливо замечает этот автор, понятие и определение не разделены китайской стеной, поэтому здесь вполне уместна аналогия с формулой и содержанием изобретения. Понятно, что в заявке на изобретение его «формула» дается одной фразой, чтобы не путаться во множестве подобных идей, чтобы можно было сразу и точно идентифицировать предмет заявки. Но можно ли по этой формуле реализовать заложенную в ней идею? Вопрос, как отмечает автор, риторический: безусловно, нет, иначе работа изобретателя в этом случае не стоит и ломаного гроша [7].

4. Представляя деятельностный концепт «понятие», отметим, что деятельностная методология предлагает такую логику «схваты-вания» mеritum понятия: определенное слово или профессиональный термин6 всегда обозначает понятие, а остальное – в зависимости от типа конкретного понятия – или указывает на его сущность, или на функцию 7, а затем все это вместе берется исследователем в конкретной деятельностной онтологии. Это позволяет методологам трактовать феномен «понятие» как некую смысловую конструкцию, то есть зафиксированную в культуре устойчивую структуру выделенных разнородных предметных смыслов. Если выражаться метафорически, то понятие, которое рассматривают таким образом, представляет собой как бы «кристалл», гранями которого являются взаимосвязанные с ним и между собой понятийные реперы или маркеры (смысловые точки).

Например, как отмечает Ю. Березкин, в понятии «жилье» такими точками могут быть, в частности, «жизнь», «ценности», «хозяйство», «воспроизведение», «функция», к которым, в свою очередь, имеют быть привязаны другие, взаимосвязанные с ними понятия. Структура предметных смыслов «кристалла» понятие формируется в рамках процедуры его «распредмечивания», когда конкретное понятие фиксируется исследователем во всех его логически обусловленных и связанных основных рамочных «разложениях». Это позволяет осуществить переход от, так сказать, «схлопнутого» предметного представления об определенном предпонятийном «нечто», от его образа к понятию как мыслительной конструкции (понятийной структуры смыслов) [5, 97, 152].
Как уже упоминалось выше, в «кристалле» понятия выделенные исследователем реперы «прикрепляются» – в зависимости от типа понятия – или к определенному метафизическому (постоянному) принципу, который в структуре понятия всегда указывает или на определенную сущность, которая как бы «стоит» за понятием (например, сущностью дерева «ель» будет «еловость», а коровы – «коровость»), или же к действию, указывающему на его функцию в контексте конкретной деятельности (например, говоря «стол», мы тем самым отмечаем действие с выделение его функции – сидеть за ним).

В этом контексте Ю. Березкин специально подчеркивает очень важный методологический момент: в определенном смысле «сущность» и «функция» – логические антиподы: если есть основания говорить о сущности чего-либо, то, следовательно, там нет места для разговора о функциях. И наоборот, если имеем дело с функциональными объектами (предметами), которые имеют место в любой человеческой деятельности, то об их «сущности» надо напрочь забыть, поскольку они там не водятся [9]. Таким образом, понятийный «кристалл» понятия позволяет понять, что представляет собой втягиваемый в деятельность определенный объект, который рассматривается словно с разных сторон или под разным углом зрения. Итак, понятие – это не то, что как-то можно назвать, а как то, с помощью чего можно понять определенное явление, как можно помыслить его культурное употребление.

5. Касаемо проблематики деятельностного концепта «определение», отметим: в этой схеме последовательно проводится мысль, что в отличие от понятия, которое позволяет «стягивание» различных сторон вещи, ни одна дефиниция этого учинить не позволяет, поскольку она сама построена по схеме ‒ «это есть то». Другими словами, любое определение всегда является неким пределом, границей с какой-то одной стороны того объекта, который «стоит» за понятием. Принципиальным является также и то, что ни одно из определений никогда не будет говорить достаточно полно о том, что взято в качестве объекта оперирования (исследования).
Методологи объясняют это тем, что «определения» строятся на основе известного принципа, когда под род «подводится» какой-то вид, а затем в этой видовой вещи выделяется какой-то один существенный признак, причем так, чтобы можно было осуществить «обращение» без потери смысла (например, «человек ‒ это живое существо, наделенное разумом» ↔ «живое существо, наделенное разумом ‒ это человек»). Но в этом случае следует вспомнить, что идея определения, которая идет еще от Аристотеля, построена была им относительно того мира, который он описывал, ‒ древнего натурального греческого мира, мира вещного. Поэтому идея определения работает и является корректной только в очень узком классе природных вещей (прежде всего в биологии)8.

В этом контексте следует также отметить, что дефиниции не задают понятие и не завершают соответствующий этап мысли. Наоборот: сформулировать дефиницию ‒ это означает лишь совершить первый шаг на пути к понятию, предпонятию, уточнению предмета обсуждения; это вещь полезная и часто необходимая, однако пригодная только для последующей работы мысли как материал для проблематизации, а не как догма, которая кочует по словарями и учебниками, где без нее действительно не обойтись; но в этом случае это догма превращается в уже упомянутый «гробик для мысли» [7].

Завершим краткий обзор методологических представлений о понятии и определении (дефиниции) мнением выдающегося философа и методолога Г. Щедровицкого, который резко выступал против идеи означивания понятий. Он специально подчеркивал, что определять можно только две вещи: либо слово, которым мы пользуемся как заменителем объекта или сам объект, но отнюдь не понятие, потому что в этом случае непроизвольно происходит отождествление понятия со словом, которое означает объект (лекция № 8) [8].

6. А теперь совершим методологическую операцию построения понятия «уголовно-судебное доказательство», которая состоит из определенной совокупности операций (шагов).

(1) Итак, начнем с работы со словом / термином «доказательство» 9, рассчитывая выяснить, каким его видит украинский язык, ибо «В начале было Слово…» (Ио 1, 1), а потом сформировать его синонимический ряд и определить собственно смысловое поле, одновременно отделив его от не связанных с ним оппозиционных понятий.

Итак, словари разъясняют слово «доказательство»10 следующим образом: Доказательство: 1. Явная улика, обвинение [11, 412]. 2. Бесспорный довод или факт, подтверждающий истинность чего-либо; подтверждение; донос на кого-нибудь. 3. Предмет или обстоя-тельство, свидетельствующие о чьей-либо вине [12, 235].

Синонимический ряд слова «доказательство» образуют такие слова, как: аргумент, довод, проявление, подтверждение [29], демонстрация, показатель, показания, свидетельство [13, 16], которые находятся между собой во множественных коннотационных реляциях.

Языковедческий анализ понятийного поля слова «доказательство» (почти сорок слов) позволяет суммировать: язык связывает понятие «доказательство» с самими разнообразными материальными (вещными) и нематериальными (идеальными) феноменами, которые используются говорящими как средства обоснования определенного утверждения. Иначе говоря, доказательство это все, что может быть использовано человеком hic et nunc для подтверждения собственной правоты в различных практических ситуациях.

(2) Следующим шагом в построении понятия «судебное доказательство» будет выявление и изучение его юридических (процессуальних) коннотаций. Исследование доктринальных позиций теоретиков доказывания в разных странах позволило зафиксировать весьма примечательный науковедческих факт: ассортимент взглядов правоведов на понятие судебных доказательств характеризуется известным разнообразием, охватывая собой более сорока коннотирующих понятий (думаем, что и это далеко не предел).

А это уже подводит к выводу, что каждое из них, вероятно, определенным образом «замыкается» на сложную онтологию феномена уголовного судебного доказательства. Теоретическая мысль использует их для номинации определенных феноменов, выделенных учеными из деятельности доказывания, как судебных доказательств, формируя затем и соответствующие их дефиниции.

Упомянутые понятия по критерию отражение в них определенных элементов деятельности сторон и суда по формированию доказательств оправдано разделить на три предметные группы, связанные, соответственно, с ее фактовой, информационной и нормативно-процедурной сторонами11.

Выделенные выше элементы можно рассматривать и как отдельные предметные проекции, которые ученые ситуационно (то есть в контексте выбранной исследовательской позиции, замкнутой на определенную доктринальную традицию или процессуальную школу) «снимают» с феномена процессуального доказательства как объекта своего исследования. Далее эта «снятая» проекция (информационная, фактовая, процедурная и т. п.) ‒ не взирая на совершаемую очевидную логическую ошибку pars pro toto ‒ невозмутимо объявляется сущностью доказательства, после чего на ее основе созидается очередное (дополненное, уточненное etc) определение понятия «доказательство».

Подобная исследовательская логика в немалой мере обусловлена господством позитивизма в науке доказывания с присущим ему натуралистическим подходом к пониманию феномена процессуаль-ных доказательств. Поэтому нет ничего удивительного, когда процессуалисты, озабоченные поиском сущности доказательств, рассматривают их не как плоды юридической мыследеятельности, а как объекты «первой», то есть «жизненной» природы (деревья, коровы или трава на улице...). Если так, то понятно, почему в идеологии юридического натурализма доказательства ‒ это некие готовые «продукты», содержанием которых является как бы «застывшая», «законсервированная» в них сущность (фактические данные, факты, информация, сведения etc).

Завершая работу с языковыми и процессуальными коннотациями понятия «уголовно-судебное доказательство», определимся со структурой его понятийного «кристалла». Для целей нашего исследования выберем фактовую, информационную, логическую и юридическую проекции этого неуловимого феномена как основополагающие магистральные направления его теоретичного освоения, которые задают целостное видение феномена уголовно-судебного доказательства.

(3) Чтобы «смонтировать» упомянутые смыслы понятия «судебное доказательство» в дееспособное единство, а также для организации доказательственной мыследеятельности надо иметь соответст-вующую монтажную схему. Но перед тем, как того требуют правила построения понятий, в ее (схемы) основу нужно положить определенный исходный принцип, на котором она и будет создаваться. На роль последнего можно предложить деятельностный принцип замещения определенного недоступного правнорелевант-ного «жизненного» события его юридическим реконструктом, с которым можно работать как с самостоятельным объектом оперирования.

Так, например, мы не можем в пределах уголовного производства манипулировать преступлением как феноменом социальной реальности, однако, «втянув» его в сферу юридической действительности, мы получаем юридическую знаковую конструкцию «состав преступления». С ней мы уже можем работать как с объектом-заместителем в соответствии с конкретными оперативными целями; так же мы не можем оперировать сообщениями лиц, не озаботившись предварительно превращением последних в «свидетелей», а произнесенное ими ‒ в соответствующие процессуальные организованности – «показания».

Упомянутый принцип реализуется в деятельностной методологии через идею знака как средства преодоления «разрыва» между сферами «жизненного» и «юридического»12. В этой методологии проблема знака исследуется в аспекте социальной деятельности и общения-коммуникации, где знаки выступают как их семиотические элементы; к числу знаков методологи относят любые артефакты (специально созданные человеком с определенной целью). Для того, чтобы определенная вещь (взятая в самом широком смысле) могла бы стать объектом деятельности, она должен предстать перед человеком-деятелем именно как знак.

Структура знака, которая рассматривается в рамках деятель-ностного подхода, создается из трех элементов: знаковой формы, связи значения и обьективного содержания. Эта схема (если ее принтепретировать не в горизонтальном, а в вертикальном измерении, как бы поставив ее «на попа») дает представление о двухплоскостной структуре знака: вверху ‒ плоскость соответствующей знаковой формы, внизу ‒ плоскость объективного содержания, а переход между ними обеспечивает связь значения, который, в свою очередь, разлагается, с одной стороны, на связь замещения и связь отнесения ‒ с другой. А теперь проиллюстрируем изложенное на примере создания судебного доказательства.

Эта работа начинается с того, что в ходе судебного доказательственного производства к определенному объекту опери-рования (им может быть, например, такой процессуальный носитель информации / сведений, как свидетель) применяют уста-новленную законом процедуру извлечения из материала идеального следа нужной сторонам и суду информации об определенном factum probans. Полученная информация (сведения) через произнесенное слово, зафиксированное в предусмотренном в законе способом, представляет собой «объективное содержание» означаемого объекта, то есть конкретного доказывающего факта (factum probandum).

В свою очередь, «объективное содержание», зафиксированное в определенной знаковой форме, «замещая» собой означаемый объект, превращается в новый, самостоятельный объект иссле-дования (оперирования): стороны и суд подвергают его позиционной интерпретации, создавая таким образом свое собственное «видение» картины замещаемого объекта.

Полученные вследствие этого «story» через связь «отнесение» «опускаются» (проецируются) на объект «отнесения», то есть на измененный результате применения исследовательских процедур объект «оперирования». Принимая во внимание то, что знак «доказывающий факт» не может существовать в деятельности доказывания без привязки к другому знаку ‒ «доказываемому факту», то сторона обвинения должна изготовить его в рамках подготовительного доказательного производства по схеме подготовки factum probans.

(4) Возвращаясь к схеме «схватывания» понятия «уголовно-судебный доказательство», заметим, что она может быть представлена методической конструкции «состав уголовно-судебного доказательства», которая в соответствии с конфигу-рируемыми смыслами состоит из трех взаимосвязанных блоков: нормативно-процедурного, информационно-обеспечивающего и факто-устанавливающего.

Нормативно-процедурный блок. Этот структурный элемент, устанавливая процедуру получения (формирования) доказательств, а также требования нормативного стандарта условий, средств и порядка их формирования и введения в доказательственное обращение, должен исполнять функцию процессуального фильтра, призванного обеспечивать судебное доказательственное произ-водства только допустимыми доказательствами.

Информационный блок. В структуре конструкции «состав доказательства» на упомянутый элемент возлагается функция обеспечения сторон и суда данными (информацией, сведениями) как «сырьем», «исходным» материалом для изготовления доказывающих фактов. Структуру этой части конструкции «состав доказательства» создают информация о праворелевантном событии, а также процессуально допустимые носители информации о ней.

Факто-устанавливающий блок. На него возлагается задача установления фактов предмета доказывания путем применения процедуры логического доказательства, а его составляющими являются: доказываемый (искомый) факт как тезис, доказыва-ющий факт как аргумент, юридический вывод о характере связи между ними (основа для решения юридического вопроса об относимости доказательств), а также демонстрация как изобра-жение сторонами логической последовательности перехода от аргументов к доказываемым ними тезисам в пределах этой связи.

Считаем, что использование конструкции «состав доказательства» в теоретическом плане должно послужить объединению различных знаний о феномене уголовно-судебных доказательств, а в практическом ‒ в целях использования его в качестве определенного стандарта или матрицы для решения доказательственных квалификационных вопросов.

Из изложенного следует сделать, в частности, следующие выводы:

1. На поставленный в заголовке этой статьи вопрос «уголовно-судебные доказательства: юридическое понятие или определение?» можно дать такой принципиальный ответ: внимание отечественных процессуалистов, до сих пор сосредоточенное на тщетных попытках разработать универсалистскую дефиницию понятия «доказа-тельство», должен быть перенаправлено на теоретическое освоение его понятия на основе достижений семиотики13, а также ряда когнитивных наук 14.

2. Процессуалистам следует, на наш взгляд, определиться: стоит ли и далее тратить время на схоластическую дискуссию о единственно правильной сущности процессуального доказательства, поскольку последнее как функциональное понятие сущности не имеет, и иметь не может по определению; функция доказательства как знака ‒ употребляться как заменитель «жизненного» в юридическом для целей доказывания.

3. Нет очевидных оснований сохранять в УПК нормативную дефиницию понятия процессуальных доказательств, равно как и определять исчерпывающий (закрытый) перечень носителей доказательственной информации (в терминологии ч. 2 ст. 84 действующего УПК ‒ процессуальных источников доказательств). Куда важнее установить четкие и понятные процедуры решения вопроса об относимости и допустимости судебных доказательств.

4. С позиций деятельностного подхода есть основания для теоретического вывода: доказательства как процессуальный феномен ‒ это знаковая структура (система), «погруженная» в процесс их формирования, происходящий на юридическом материале (признаниях, показаниях, праворелевантних вещественных объектах).

5. Если учитывать современные международно-процессуальные тенденции [18], то, руководствуясь соображениями процессуальной прагматики и пропедевтики могло бы быть удовлетворительным определение уголовно-судебных доказательств как любых материалов, предоставленных сторонами суду, обсужденных (исследованных) в нем и приемлемых для обоснования их процессуальных позиций по сути разрешаемых юридических вопросов.


____________________________

1. Этот вывод подтверждается в том числе и тем, что советская схема легального определения доказательств на основе концепта «фактических данных» в различных его модификациях находится «на вооружении» в КПК Албании (ст. 149), Болгарии (ст. 104), Вьетнама (ст. 48), КНР (ст. 42), Монголии (ст. 79) и Румынии (ст. 97).

2. Прагматичная процессуалистика, кстати, не очень этим озабочена, считая, что доказательством может быть все, что допускает право с целью установления оснований решения по существу в уголовном процессе, например, чешский процедура (ч. 2 § 89 УПК 1961 г.) устанавливает: доказательством может служить все, что пригодно для выяснения обстоятельств дела, в частности, объяснения обвиняемого, показания свидетеля, заключения экспертов, предметы и документы, а также осмотр.

3. Как убедительно доказывает Д. Задорожный, слово «поняття» (рус. «понятие») не является украинским по происхождению, а представляет собой кальку с русского «понятие», из-за чего в современных украинских справочных изданиях не приводится этимология слова «поняття» [2]; в русском языке, как отмечает Ю. Березкин, слово «понятие» и «понимание» имеют общий корень ‒ глагол «имать» (то есть «ловить, привлекать, хватать, брать» ‒ по В. Далю), поэтому «понятие» ‒ это орудие понимания, ведь благодаря ему человек мгновенно «схватывает» смысл, смысловую структуру того, с чем имеет дело, сразу отличая, например, корову от лошади [3, 82]; заметим, что в греческом языке слово «каталепсис» означает «понимать» в смысле «схватывать абстрактный образ», стоящий за текстом.

4. В свою очередь, термин «дефиниция» происходит от латинского глагола «definitio», что означает «определение, ограничение, очерти-вание, точное указание» (от глагола «definire» ‒ «ограничивать, замыкать, очерчивать», в котором, соответственно, префикс «de» выражает «отделение, устранение, нехватку чего-либо или завершение действия», а глагол «finire» ‒ «ограничивать, замыкать, заканчивать» ‒ от «finis» ‒ «граница, межа, конец» [4]. Как отмечает Ю. Березкин, любое определение ‒ это всегда взгляд с одной стороны, ведь уже на уровне самого слова бросается в глаза: сначала стоит «о», далее ‒ «предел», то есть речь идет о «задании предела», «о пределении »[3, 20].

5. В наших рассуждениях на тему «понятие» и «определение» (дефиниция) будем опираться на тексты и выводы таких авторитетных российских методологов, как Ю. Березкин [3; 5], С. Попов [6], В. Рац [7], Г. Щедровицкий [8]; отметим, что в отличие от методологов, процессуалисты, вспоминая об определениях и понятиях в контексте исследований историко-методологической проекции феномена процессуального доказательства, почему-то не склонны останавливаться на методологических аспектах этой проблематики, довольствуясь, вероятно, формально-логическим уровнем ее освоения.

6. В этом контексте «термин» мы понимаем как некое профессиональное общезначимое и общепонятное слово, своеобразную профессиональную «этикетку», используемую в конкретном профессиональном сообществе. «Термин» отличается от «понятия» тем, что он имеет четкий и однозначно фиксированный характер, благодаря чему и понимается однозначно, например, термин «масса» в физике не вызывает разночтений [5, 95].

7. В деятельностной методологии, по мнению Ю. Березкина, различают три типа понятий: (а) субстанциональные + (б) функциональные + (в) смыслообразующие (креативные).

К первым из них (а) относятся имеющие свой естественный референт (то есть все, что «нам дано от природы»). В деятельностном подходе они используются, но достаточно редко и крайне ограниченно, только для того, чтобы указать на природный материал, который затрагивают конкретной деятельностью.

Вторая разновидность понятий (б) появляется тогда, когда определенный природный материал «захватывается» деятельностью и вставляется в ее конкретное функциональное место, приобретая благодаря этому соответствующую функцию, которая привносится извне из способа обращения с ним (например, человек как «материал» втягивается в уголовно-процессуальную деятельность, становясь наполнением функционального места «свидетель»).

В третьих (в) относятся понятия, которые возникают тогда, когда в определенной группе организованно взаимодействующих людей, появляется вполне общий смысл того, что они делают (например, «радость», «горе», «экономика», «рынок»); следовательно, если субстанциональные понятия имеют сущность, функциональные – функцию, то смыслообразующие – общий смысл того, что происходит или переживается. Также в деятельностной методологии понятия делятся на имеющие своего языкового «двойника» (референта), и такие, которые такового не имеют. Например, есть понятие «стол», и есть стол как некая вещь, и есть понятие мифического существа «кентавр», которого нет в природе [3, 41-44].

8. Подробнее об см .: [10, 8–35 и след.].

9. В названии этого понятия прилагательное «уголовно-судебный» однозначно указывает на суд как на сферу его создания и употребления, поэтому нет необходимости в его специальном анализе.

10. Можно высказать предположение, що слово «доказ» (рос. «доказательство») в украинском языке берет свое начало от глагола «доказати», де префикс «до» означает завершенность действия, а глагол «казати» употреблялся в значении «убедить кого-либо в чем-либо в разговоре». Для сравнения: английское «proof» (доказа-тельство), которое произошло около 1220 г. от старофранцузского «prueve» (немецк. prüfen), от лат. «proba» (доказательство), от «probare» «доказывать», сравн. англ. «prove», от прилагательного «probus» ‒ «достойный, достоверный, правильный».

11. Подробнее об этом см .: [14, 10-11].

12. Еще в 1989 г. известный процессуалист А. Трусов подчеркивал, что доказательства в процессуальном познании призваны играть роль особого «предмета-посредника», «посредствующего звена» как между субъектом и познаваемым объектом, так и во взаимодействии между участниками процесса, причем посредником одновременно как в их умственных, мыслительных действиях, так и в их действиях внешних [15, 552].

13. Как следует из логики рассуждений Д. Бочарова, учение о знаке должно стать методологической основой теории доказательств [16].

14. Это отмечают А. Александров [17] и Н. Шумило [18].

ИСПОЛЬЗОВАННЫЕ МАТЕРИАЛЫ

1. Дорохов В. Я. Понятие доказательства // Теория доказательств в советском уголовном процессе. — М., 1973. — С. 227-267.
2. Задорожний В. Д. «Поняття»: відповідник чи невдала калька? [Електронний ресурс]. — Режим доступу: http://www.efesjkg.ucoz.ua/blog/.
3. Березкин Ю. М. Основания деятельностной методологии. — Иркутск, 2012. — 354 с.
4. Дворецкий И. Х. Латинско-русский словарь. — М., 1976. — 1096 с. [Електронний ресурс]. — Режим доступу: http: //www. linguaeterna. com/ vocabula/.
5. Березкин Ю. М. Семь прикосновений к методологии. — Иркутск, 2010. — 257 с.
6. Попов С. В. О построении понятий [Електронний ресурс]. — Режим доступу: http://www.berezkin.info/.
7. Рац В. М. Политика и управление [Електронний ресурс]. — Режим доступу : http://www.park. futurerussia.ru/extranet/about/life/2061/.
8. Щедровицкий Г. П. Лекции в «СоюзморНИИпроекте»: лекции 6—8 [Електронний ресурс]. — Режим доступу: http://www.berezkin.info/.
9. Березкин Ю. М. Метафинансы: постановка проблемы [Електронний ресурс]. — Режим доступу: http://www.berezkin.info/.
10. Кассирер Э. Познание и действительность. Понятие субстанции и понятие функции. — М., 2006. — 400 с.
11. Словник української мови: в 4 т. / упоряд. з дод. власного матеріалу Б. Грінченко. — К., 1996. — Т. 1. — 494 с.
12. Великий тлумачний словник сучасної української мови / уклад. і голов. ред. В. Т. Бусел. — К., 2001. — 1440 с.
13. Караванський С. Практичний словник синонімів української мови. — 4-те вид., опрацьов. і доповн. — Л., 2012. — 536 с.
14. Гмирко В. П. Кримінально-процесуальні докази: поняття, структура, характеристики, класи-фікація. Конспект проблемної лекції. — Д., 2002. — 63 с.
15. Трусов А. И. Понятие доказательства // Курс советского уголовного процесса : Общая часть. – М. : Юрид. лит., 1989. – С. 550-562.
16. Бочаров Д. Вчення про знак як методологічна основа теорії доказів // Право України. — 2014. — № 4. — С. 166—172.
17. Александров А. С. Аксиомы новой теории судебных доказательств // Юридические науки и образование. — 2012. — № 35. — С. 8—21.
18. Шумило М. Є. Загальне поняття доказів у КПК України (наукова інтерпретація нормативної моделі) // Докази і доказування за новим Кримінальним процесуальним кодексом України (до 75-річчя народження доктора юридичних наук, професора Михайла Макаровича Михеєнка) (м. Київ, 6—7 грудня 2012 р.). — Х., 2013. — С. 23—28.
19. Точиловский В. Первый приговор МУС: принципы оценки доказательств [Електронний ресурс]. — Режим доступу: http:// www. intequstice.blogspot.com/2012/03/blog-post_20.html.