Васильева Е.Г., доцент кафедры уголовного права и процесса Института права Башкирского государственного университета (г. Уфа), кандидат юридических наук, доцент

ПРОБЛЕМА ЦЕННОСТЕЙ В РЕШЕНИЯХ
КОНСТИТУЦИОННОГО СУДА РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

Тем состоянием, в котором пребывает современное законодательство, оно во многом обязано практической деятельности Конституционного Суда РФ[1]. Последний предпринимает немало усилий по выстраиванию «конституционной вертикали» различных отраслей права, внедряя (через реализацию имеющегося у него объема полномочий) в них ту систему ценностей, которая была признана основополагающей для нашего государства в 1993 году. Однако, проводя параллели между той или иной оспариваемой отраслевой нормой и конституционным видением правового регулирования затрагиваемого в ней правоотношения, Суд зачастую вынужден прибегать к решению задач более высокого уровня, а именно, к определению соотношения самих конституционных императивов, каждый из которых является носителем суверенной правовой ценности. Это закономерно, ибо разрешение конфликта конкурирующих отраслевых норм возможно лишь через установление соотношения «покровительствующих» им конституционных ценностей.

Фактически в решениях Суда не оспаривается то обстоятельство, что конституционные ценности сами могут находиться между собой в иерархическом доминировании-подчинении. Они могут конкурировать между собой[2] и даже вступать в коллизии[3]. Мысль о том, что конституционные ценности имеют иерархию, отстаивается Н.В. Витруком. В частности, это видно из следующего его высказывания в Особом мнении по поводу Постановления КС РФ от 31 июля 1995 г. № 10-П: «Рассматриваемые акты Президента и Правительства[4] по своему содержанию противоречат иерархии конституционных принципов и ценностей (здесь и далее курсив мой – Е.В.). Представитель Президента и Правительства выдвинул тезис о равном значении всех конституционных принципов и ценностей, об их однопорядковости. Этот тезис имеет рациональное зерно, но он не нашел отражения в Конституции РФ»[5].

Учитывая, что конституционные ценности могут находиться между собой в объективно-конфликтном состоянии, построение их иерархии осуществляется обычно через установление приоритета частных интересов. Так, Н.В. Витрук в указанном выше Особом мнении отметил: «Принцип приоритетности ценности человека, его прав и свобод пронизывает буквально все содержание Конституции Российской Федерации (в том числе содержание части 2 статьи 80, части 1 статьи 82). Это – конституционная реальность, с которой нельзя не считаться». Такую же позицию занял в Особом мнении по поводу этого же Постановления В.О. Лучин: «Суверенитет Российской Федерации, ее независимость и государственная целостность – ценности очень высокого порядка, но они (я исключаю противопоставление) инструментальны по отношению к другой, высшей, конституционной ценности – правам и свободам человека (статья 2 Конституции). В иерархии ценностей, которые Президент поклялся уважать и охранять, права и свободы человека и гражданина также стоят на первом месте (статья 82 Конституции). Он является их конституционным гарантом (статья 80 Конституции). Согласно статье 18 Конституции именно права и свободы граждан определяют смысл, содержание и применение законов и действий законодательной и исполнительной властей».

Между тем, системный анализ конституционных положений заставляет несколько усомниться в категоричности утверждения о том, что на вершине пирамиды конституционных ценностей находится человек, его права и свободы. Несмотря на то, что прямо положительный смысл такого утверждения действительно вытекает из ст.ст.2, 18, ч.3 ст.56, ст.79, ч.2 ст.80, ч.1 ст.82, ч.2 ст. 85 Конституции РФ, смысл ее предписаний, изложенных в ч.2 ст.16, ч.3 ст.17, ч.3 ст.55, сводится к тому, что при противопоставлении личных и публичных конституционных ценностей приоритет остается за последними и это обусловливает ценностную пирамиду не с частно-личными, а с общественно-публичными предпочтениями. Весьма показательным в этом плане является Постановление КС РФ от 22 марта 2005 г. № 4-П, в котором изложено буквально следующее: «Принадлежащее каждому от рождения право на свободу и личную неприкосновенность относится к числу основных прав человека. По смыслу Конституции РФ … оно воплощает наиболее значимое социальное благо, которое, исходя из признания государством достоинства личности, предопределяет недопустимость произвольного вмешательства в сферу ее автономии, создает условия как для всестороннего развития человека, так и для демократического устройства общества. Именно поэтому, предусматривая повышенный уровень гарантий права каждого на свободу и личную неприкосновенность, Конституция РФ допускает возможность ограничения данного права лишь в той мере, в какой это необходимо в определенных ею целях, и лишь в установленном законом порядке (статья 55, часть 3)». Нетрудно заметить в данной цитате отход от логики оценочных суждений – признание ценности как наиболее[6] значимой не может согласовываться с возможностью (необходимостью) ее ограничения ради других ценностей, относительно которых производится данное сравнение, поскольку уже сама возможность такого ограничения укладывает их в прямо обратную иерархию. Ни номинация, ни декларация ценностей методологически не могут претендовать на критерий установления их приоритетности. Их предпочтение определяется выбором, когда одними ценностями жертвуется ради других.

Часть 3 ст.56 создает иллюзию существования определенного комплекса прав человека и гражданина, имеющих якобы безусловный приоритет перед всеми иными конституционными ценностями, включая те из них, которые выражают наиболее значимые публичные интересы. Между тем, права и свободы человека и гражданина, перечисленные в ч.3 ст.56 Конституции, не подлежат ограничению, прежде всего, не потому, что они имеют приоритет перед теми ценностями, о которых говорит ч.3 ст.55 Основного закона, а потому, что они по природе своей не могут причинить этим ценностям вред. Отсюда коллизия формально разрешенная в пользу частных интересов практически разрешенной оказывается опять-таки в пользу публичных. Именно значимость последних выступает критерием установления возможных ограничений личных прав. К такому приему рассуждения, исходя из системного толкования конституционных положений, прибегает и Конституционный Суд. Так, в Постановлении от 3 мая 1995 г. № 4-П он констатирует: «Допустимые ограничения конституционных прав в соответствии со статьей 55 (часть 3) Конституции РФ могут быть введены законодателем только в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства. Право на судебную защиту ни в каком случае не может вступить в противоречие с данными целями и, следовательно, не подлежит ограничению. Именно поэтому право на судебную защиту отнесено согласно статье 56 (часть 3) Конституции РФ к таким правам и свободам, которые не могут быть ограничены ни при каких обстоятельствах»[7]. При ближайшем рассмотрении таковыми оказываются все права, перечисленные в ч.3 ст.56 Конституции РФ.

Собственно, та же идея заложена и в построение глав Конституции – первая посвящена основам конституционного строя, имеющим явно выраженный публичный интерес, и только вторая – правам и свободам человека и гражданина. Причем ст.16, завершающая первую главу, в части второй содержит предписание, в соответствии с которой строятся (и, соответственно, должны истолковываться) все иные ее нормы: «Никакие другие положения настоящей Конституции не могут противоречить основам Конституционного строя Российской Федерации».

Таким образом, Конституция РФ сама дает почву для признания приоритетными с одной стороны публичных, а с другой – частных интересов. Какой из этих интересов (публичный или частный) является доминирующим с точки зрения Суда – сложный вопрос. С одной стороны, существует масса его решений, в которых частному интересу отдается предпочтение и та или иная ситуация разрешается именно в его пользу. С другой стороны, отдельные судьи данного Суда упрекают его в отдаче предпочтения именно публичным мотивам и интересам. Так, например, А.Л. Кононов в Особом мнении по поводу Постановления КС РФ от 14 июля 2005 г. № 9-П заявляет: «в рассматриваемом решении Суд вопреки своему предназначению защиты прав и свобод граждан … допустил беспрецедентное смещение ценностей в сторону публичных, и прежде всего, государственных интересов в пользу репрессивного характера права. В постановлении настойчиво подчеркивается необходимость защиты публичного интереса»[8], а в Особом мнении по поводу Постановления КС РФ от 23 января 2007 г. № 1-П, осуждает уже саму традиционность приоритета публичных интересов: «В мотивировке Постановления Конституционный Суд РФ сталкивает между собой три, как он их называет, конституционные ценности: обязанность государства гарантировать юридическую помощь, самостоятельность и независимость судебной власти и свободу договора. Используя свой излюбленный прием “нахождения баланса” частных и публичных интересов, который вопреки критерию статьи 2 Конституции Российской Федерации всегда почему-то приводит к предпочтению именно публично-государственных мотивов»[9].

Итак, проблема соотношения публичных и частных конституционных ценностей – базовая проблема конституционной аксиологии. Помимо этого, внутри каждой группы ценностей (выражающих частные и публичные интересы) существуют внутренние конфликты (столкновение частных интересов с частными, а публичных с публичными). Такая ситуация обусловливается релятивистской природой ценностей и требует выработки общих путей разрешения ценностных конфликтов.

В юридической литературе на этот счет высказываются достаточно абстрактные рекомендации, которые формулируются обычно как необходимость «нахождения баланса», «установления разумного соотношения», «применения благоразумного равновесия» и проч. Однако сущность этих методов либо не раскрывается, либо описывается в самом общем виде. Так, например, О.И. Андреева пишет: «Социальные ценности по своей сути неравнозначны. Есть ценности, которыми ни при каких условиях нельзя пожертвовать, которые нельзя ограничить, в том числе и в интересах раскрытия преступления и наказания лица, совершившего преступление. Достижение истины не является абсолютным благом. Поэтому очень важно при нормативном регулировании уголовного процесса использовать метод взвешивания ценностей и построения системы приоритетов, действуя по принципу крайней необходимости: должна приноситься в жертву меньшая ценность ради сохранения большей ценности»[10]. Однако принцип крайней необходимости, как известно, не распространяется на те ценности, которые имеют равное значение. Как быть, если каждая из вступающих в конфликт ценностей такова, что ею, говоря словами О.И. Андреевой, «ни при каких условиях нельзя пожертвовать»? И чем «взвешивать» несоизмеримые ценности, в принципе не имеющие общего основания? И что вообще является критерием «абсолютного блага»?

Полагаем, что за отсутствием подобных разработок в праве следует обратиться к научным достижениям, выработанным в аксиологии. Так, отмечая неприменимость (бесполезность) в разрешении конфликта ценностей инструменталистской редукции, а также негодность попыток предписать некую единую «истинную» или «естественную» шкалу ценностей, проф. Н.С. Розов выделяет несколько наиболее эффективных и типовых стратегий разрешения ценностных конфликтов[11]: (а) разделение ситуации на две и выполнение в каждой из них действий, адекватных той и другой ценности; (б) изобретение синтетического действия, удовлетворяющего обеим ценностям; (в) переосмысление и/или дискредитация предмета или действия, соответствующего одной из ценностей; (г) переосмысление и/или дискредитация одной из ценностей; (д) выбор в пользу одной из ценностей и взятие на себя ответственности за отступление от другой. Кроме того, на наш взгляд, данная технология может быть дополнена еще двумя стратегиями, учитывающими компромиссные варианты: (е) одновременное частичное удовлетворение обеих ценностей, обратной стороной которого является частичное отступление от каждой и (ж) попеременное (временное) полное удовлетворение каждой из ценностей[12].

Любая из приведенных стратегий, как нам представляется, может использоваться для разрешения конфликтов правовых ценностей в решениях Суда. Однако выбор стратегии не должен быть произвольным. Он должен подчиняться правилу: более жесткие стратегии могут осуществляться лишь при невозможности применения щадящих. Следует иметь в виду также, что одни и те же ценности различными субъектами могут интерпретироваться по-разному, в связи с чем вступать в «конфликты» с другими ценностями, которые на самом деле не являются антагонистами. Эти ситуации являются псевдоконфликтными. Их разрешение должно сводиться к установлению различий в контексте их восприятия и приведение затем к «единому знаменателю». В целом, процесс определения конфликта ценностей, выбора, а затем и применения указанных стратегий можно назвать технологией разрешения ценностных конфликтов.