Главная

Джатиев В.С. Вопросы методологии государственного социального управления уголовно-правовыми средствам

Опубликовано kbk в Пнд, 15/04/2024 - 09:11

В статье государственное социальное управление представлено как взаимодействие государства (субъекта управления) и общества (объекта управления). И государству, и обществу дана функциональная характеристика. Утверждается, что единственной, сущностно характеризующей государство функцией признается его изначальное предназначение быть организатором общества. Реализация этой функции есть государственное социальное управление (управление обществом).

Утверждается также, что в сфере общественных отношений бессубъектных функций быть не может. Поэтому единственной сущностно характеризующей право функцией признается его предназначение как средства социального управления в распоряжении государства. Многофункциональная характеристика и государства, и права признается научным заблуждением. Противодействие преступности рассматривается в контексте государственного социального управления, т.е. организующего (управленческого) воздействия на социальные процессы. Обозначены уголовно-правовые средства государственного социального управления.

Ключевые слова: государство, общество, социальное управление, управление обществом, уголовно-правовые средства, функция государства, функция права
 
Джатиев Владимир Солтанович,
доктор юридических наук, профессор, профессор
Высшей школы правоведения Института государственной
службы и управления Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации


 

Вопросы методологии государственного социального управления уголовно-правовыми средствами

 
Государство и общество как понятия и как явления неразрывны. Это состояние давно принято обозначать устойчивыми словосочетаниями «государство – политическая организация общества», «государственно организованное общество». Тем не менее соотношение и взаимодействие государства и общества являются предметом бесконечного познавательного и практического интереса, стимулирующего столь же бесконечный поиск, как показывает опыт, недостижимой так называемой истины[1]. При этом политический, властный, управленческий, правовой[2] характер взаимоотношения государства и общества не подвергается принципиальному отрицанию.
Л.Н. Москвичев следующим образом отметил сущность социального управления: «Социальное управление в общем виде – это процесс воздействия социального субъекта на социальный объект в целях упорядочивания, сохранения или изменения объекта в соответствии с поставленными задачами при определенных внутренних и внешних условиях. Социальное управление – необходимая функция любой социальной системы (общества в целом или же его отдельных компонентов) как сложноорганизованной системы по обеспечению ее самосохранения, воспроизводства, функционирования и саморазвития»[3]. Суждение философа примечательно обращением внимания на то, что импульс организации (по сути, самоорганизации) как объективная потребность (степень ее осознанности в данном случае не принципиально важна) исходит от самого общества. На определенном историческом этапе развития общества формы его организации приобретают характер государственности. Нечто подобное происходит при осознании необходимости правового регулировании общественных отношений, ранее не подвергавшихся подобному воздействию.
«Общество не может существовать, функционировать и развиваться без управления, благодаря которому упорядочиваются взаимоотношения между его членами, социальными группами, объединениями, производственными предприятиями, культурными учреждениями, – отмечает Д.А. Керимов, логически продолжая мысль Л.Н. Москвичева. – Особенно возрастает роль управления в эпоху усложнения общественных связей, научно-технического прогресса, модернизации производства, расширения демократии, обогащения духовной жизни и т.д. В этих условиях возрастает значение и роль, прежде всего, государственного управления, правового регулирования соответствующих общественных отношений, укрепления законности и установления режима правопорядка, благодаря которым объединяются и целеустремленно направляются многочисленные и разнообразные силы, факторы и тенденции общественной жизнедеятельности»[4].
Государство, институционально неизменное, изменчиво по своей политической ориентации и, следовательно, управленческой практике в силу изменчивости превалирующей социально-политической силы или сочетания таковых и соответствующей социальной опоры. «Политические силы в обществе, как бы их не называли (классы, слои, олигархи, партии, объединения) всегда борются за свои интересы, используя легальные и нелегальные средства, – отмечает Ю.А. Тихомиров. – Поэтому правовые акты всех уровней всегда, прямо или косвенно, отражают политические интересы в обществе. В свою очередь политические решения часто облекаются в правовые формы, а без таковых выступают либо как импульсы и ориентиры правовых решений и действий, либо как факторы, влияющие и даже определяющие циклы развития права и изменений в механизме правового регулирования»[5].
«В мире происходят различные процессы – естественные, общественные, технические и др., – утверждает он же. – Люди являются одновременно их участниками и наблюдателями. Государство играет другую роль – оно призвано в интересах людей и общества оказывать то воздействие на процессы, которое позволяет придавать им те или иные характер, направление и содержание. Государственные функции определяют устойчивое влияние государства – прямое и косвенное. В первом случае определяются цели и средства воздействия, возможные результаты; во втором – косвенное опосредованное влияние не столько с помощью фиксированных экономических, организационных, правовых и иных средств, сколько благодаря созданию условий для развития и идеологического объяснения явлений и событий.
Поэтому выбор объектов государственного воздействия означает как выбор ценностно-целевой ориентации, так и определение и использование комплекса методов и средств, присущих государству как самой мощной политико-управленческой системе в обществе»[6].
Абстрагируясь от деталей, непосредственно не относящихся к теме разговора, можно согласиться с авторским, довольно широким, представлением об управленческом воздействии государства на общественные процессы, т.е. на общество и без всяких оговорок разделить его тревогу по поводу пагубного «для страны и ее партнеров» явления, «когда правящие круги государства не улавливают хода событий и почти не реагируют на приближение кризисных явлений» и когда «государство снижает скорость развития и уровень управления политическими, экономическими и социальными процессами»[7].
О.А. Митрошенков обращает внимание на естественное несовершенство государственного социального управление, что «в огромной мере … связано с концептуальными, профессиональными и нравственными изъянами управленческого мышления части отечественного управляющего класса»[8]. Он справедливо указывает на то, что «стране … нужен не рост, а развитие. Именно развитие выводит любой объект, систему на новый качественный уровень и траекторию. И именно категория «развитие» должна прежде всего утвердиться в менталитете и управленческой культуре элиты[9] страны»[10]. По его мнению, «проблема в том, что в стране отсутствует элита развития в ее именно управляющей составляющей»[11]. Для ее разрешения необходимо устранить «дефекты управленческой культуры значительной части отечественной управляющей элиты» – непрофессионализм в управленческой практике, стремление управляющего класса объяснять трудности внешними воздействиями, коррупцию, нравственные изъяны, патологическую алчность, отсутствие патриотизма[12].
Социальное управление явление сложное – многосубъектное, многовидовое, многовекторное, многоцелевое, нормативное и ненормативное. Государственное социальное управление – это, во многих отношениях пусть даже самая яркая, но всего лишь фрагмент в этой мозаике.
Г.В. Мальцев предложилразличать пять уровней социального регулирования (регулирования поведения человека): 1) психическая регуляция и саморегуляция поведения человека (воздействие переживаний, эмоций, чувств, мотивации, психическое восприятие факторов внешнего регулирования); 2) факторное социальное регулирование (неорганизованное воздействие различных объективных факторов друг на друга (детерминация), воздействие биологических, естественных и технических факторов, воздействие идеалов, интересов, целей, ценностей, идей, идеологий); 3) нормативное социальное регулирование (действие правовых, моральных, религиозных, политических, эстетических и других нормативно-регулятивных систем); 4) нормативное правовое регулирование (государственное регулирование посредством нормативных актов, нормативных договоров, судебных и административных прецедентов, обычаев, признаваемых государством; муниципальное правовое регулирование посредством актов и норм местного самоуправления; общественное регулирование посредством корпоративных и локальных норм, традиций, обычаев, общественных объединений, саморегулируемых организаций; международное правовое регулирование посредством межгосударственных правовых актов, международных договоров, норм международных организаций и движений); 5) синтез факторного и нормативного социального регулирования (регулирование на национальном и международном уровнях посредством интернациональных, государственных и общественных институтов).
Признавая очевидность неполноты представленной им системы социального регулирования, Г.В. Мальцев утверждал: «Правовые воздействия не должны теряться в этой массе, голос права необходимо усиливать так, чтобы его ничто не заглушало. В условиях универсальной зависимости от социальной среды индивид был бы полностью ею порабощен, отдан во власть тотальности, если бы он не обладал свободой воли, свободой выбора собственных действий, способностью говорить «да» одним регулятивным факторам и «нет» – другим, способностью оправдывать свой выбор и отвечать за него»[13]. При этом он мудро предупреждал: «То, что социальная норма имеет властное происхождение, а ее регулирующая сила сопоставима с мощью стоящего за ней авторитета, возвышает нормативный уровень регулирования над психической и факторной регуляцией. Но не отрывает их и не противопоставляет друг другу. Все уровни регулирования, как и действие различных регуляторов, развертываются бесперебойно и одновременно, направлены к цели, которая может быть для них общей, а может не быть. В гармонично развивающемся обществе, если представить себе таковое, общие цели определяют стратегию социального регулирования, которая в условиях динамического равновесия способна обеспечивать стабильный общественный порядок. При наличии острых социальных противоречий такой порядок достигается с трудом и легко утрачивается вследствие разнонаправленности регулирующих воздействий на общественные отношения. Здесь важно в первую очередь упорядочить систему разнородных регуляторов, поставив их в подчинение либо косвенную зависимость от социальной нормы, скорее всего от нормы юридической, которая опирается на авторитет самой сильной политической организации в обществе – государства»[14].
Сложность системы социального управления и места в ней государственного социального управления по-иному представлена И.Д. Короевой. Она обособляет три системы социального управления: 1) общественное самоуправление, 2) государственное социальное управление и 3) надгосударственное (глобализированное) социальное управление и дает им следующие характеристики.
1. Общественные объединения, государство и надгосударственные (теневые) центры силы, бесспорно, являются субъектами социального управления. Разница в их масштабе и социально-правовом статусе.
2. Объектом управленческого воздействия для них является общество. Общественные объединения оказывают управленческое влияние на конкретные социальные группы. Государственное социальное управление распространяется на все население страны и на всех граждан государства независимо от места их проживания. Надгосударственные (теневые) центры силы не безуспешно влияют на человечество в целом. При этом все они склонны к расширению среды своего влияния.
3. Они организованы. Обычаи и традиции – нормативная основа организации преимущественно общественных объединений. Вместе с тем существуют правовые (санкционированные государством) обычаи и традиции. Государственное социальное управление мыслимо и допустимо лишь в правовых формах. О нормативной основе деятельности надгосударственных (теневых) центров силы можно лишь догадываться, но таковой не может быть и не является право.
4. У них есть собственное представление о социальных ценностях. Социальные ценности общественных объединений предопределены интересами, объединяющими людей. Наиболее систематизированной и идеологически обеспеченной является система религиозных ценностей. Основными социальными ценностями светского государства являются права и свободы человека и гражданина и общественные отношения, производные от них. История и современная практика знают примеры огосударствления религиозных ценностей. Круг социальных ценностей надгосударственных (теневых) центров силы ограничивается притязаниями на мировое господство.
5. Они ставят перед собой четкую цель – преобразование общества в формате своего представления о ценностях и влияния. Кто на излете второго тысячелетия мог подумать, что религиозные чувства людей превзойдут гражданские и что на месте некогда светских (хотя бы по форме) государств начнут появляться религиозные государства. Целью же надгосударственных (теневых) центров силы, без всякого сомнения, является мировое господство.
6. Они обладают достаточными силами и средствами влиять на общество. В плане людских ресурсов (если не по количеству, то, во всяком случае, по сплоченности и преданности воззрениям) наиболее прочной представляются позиции религиозных объединений, в плане материально-технических – позиции государства, а в плане финансовых – позиции надгосударственных (теневых) центров силы, поскольку государственный сектор экономики не сопоставим по масштабам с частным сектором в подавляющем большинстве стран с развитой экономикой. В военно-полицейском отношении, конечно же, преимущество за государством.
7. Они сбалансированно сочетают убеждение и принуждение для достижения своих целей. При этом максимально включают соответствующие идеологию и пропаганду в механизм управленческого воздействия на общество. Применительно к религиозным объединениям, в частности, речь может идти о проповеди, отрицании иноверия, отлучении от религии (церкви). Применительно к государству – об обеспечении законности и правопорядка усилиями всего государственного аппарата. При этом государство Российское совершает ошибку, отказывая самому себе в праве быть носителем какой-либо идеологии. Основным же методом достижения цели надгосударственными (теневыми) центрами силы является скрытое принуждение (подкуп, сговор, лоббизм и пр.).
8. Общество терпимо к усилиям влиять на него. Терпимы субъекты влияния на общество и взаимно, но до тех пор, пока более сильному не удается устранить более слабого. Степень терпимости общества зависит от социальной базы того или иного субъекта социального управления. В этом смысле преимущественное положение объективно занимает государство, уравнивающее людей, невзирая на их различия по полу, расовой, национальной и религиозной принадлежности, материального, социального и служебного (должностного) положения. О сколь-нибудь же существенной социальной базе надгосударственных (теневых) центров силы говорить не приходится.
По мнению автора, сосуществование в современном мире различных систем социального управления при доминировании государственного социального управления неизбежно, поэтому на государстве лежит груз ответственности за примирение этих систем и нахождение наиболее приемлемого для общества их соотношения[15].
Немаловажное значение для углубленного понимания сути и механизма государственного социального управления имеет функциональная характеристика государства как субъекта и такая же характеристика права как средства управления. Ситуация непростая ввиду многообразия и расхождения мнений.
При всем многообразии мнений относительно того, что же понимать под функцией государства, обобщенно выделяются два основных подхода к смысловому наполнению данного понятия: 1) функция государства – это основное направление его деятельности; 2) функция государства – это его социальное предназначение. Первый подход ничем, кроме уровня собственного интеллекта, содержательно и количественно не ограничивает представления его сторонников при фрагментировании деятельности государства, выделяя те или иные ее направления (функции). Он уже привел к тому, что официально провозглашенной причиной, имевшей место 2003-2005 годы в России и впоследствии признанной неудачной, административной реформы был избыток функций в системе органов исполнительной власти – в суммарном исчислении ровно пять тысяч (ни одной больше, ни одной меньше). Просто (!) воедино сложили тексты всех законов и положений о федеральных органах исполнительной власти и всем пунктам дали общую нумерацию (по публичному признанию тогда первого заместителя Министра экономического развития и торговли Российской Федерации А.В. Шаронова). Свою лепту в многофункциональность государства вносит и российский законодатель, без должного основания распределяя и перераспределяя между различными органами государственной власти полномочия, даже не свойственные им.
Понимая под функцией государства «основное направление и ориентированное содержание деятельности»[16] и не решаясь «привести точную классификацию государственных функций ввиду ее подвижности», Ю.А. Тихомиров утверждает: «Можно с уверенностью вести речь о пяти основных функциях современных государств: политической, экономической, социальной, идеологической (экологической) и международной[17]. Каждая из них, в свою очередь, охватывает группы подфункций применительно к отраслям и секторам государственного воздействия. А далее следует расчленение функций и подфункций на нормативно установленные задачи, статусы и компетенции государственных институтов и органов. Главное при этом заключается в определении меры и формы государственного воздействия на общественные и иные процессы, деятельность органов и организаций, а также на поведение людей. Имеются в виду: а) целеполагание программы государственного и социально-экономического развития; б) нормативно-правовое регулирование с присущими ему атрибутами; в) государственное управление; г) идеологическое и психологическое влияние на общество и людей; д) организаторская деятельность; е) материальные действия; ж) осуществление контроля и применение мер принуждения; з) информационное обслуживание общества»[18].
Обращает на себя особое внимание то обстоятельство, что нормативно-правовое регулирование и государственное управление рассматриваются в качестве самостоятельных (различных) «мер и форм государственного воздействия на общественные и иные процессы».
В продолжение Ю.А. Тихомиров пишет: «Политическая функция государства отражает его главные цели во всех сферах, особенно в той, которая непосредственно осуществляется властью. Поэтому весьма условно в пределах этой функции можно выделять основные цели, достижение которых выступает в качестве объектов государственного воздействия:
а) обеспечение стабильности устройства государства, в том числе его территориальной организации и государственных границ;
б) обеспечение устойчивости и эффективности институтов публичной власти и содействие всемерному развитию институтов гражданского общества;
в) гарантирование соблюдения прав и свобод человека и гражданина путем высокого уровня их законодательного регулирования, создания благоприятных условий для реализации и защиты;
г) обеспечение безопасности государства с точки зрения поддержания прочного правопорядка и законности, а также обеспечения обороны и защиты страны от нападений извне. Решение указанных стратегических задач находится в русле осуществления всех функций государства»[19].
Вряд ли можно согласиться с Ю.А. Тихомировым в том, что достижение (решение) социальных задач, т.е. соответствующая деятельность государства, является объектом государственного же воздействия. Кроме того, он уклонился от ответа на вопрос о том, в чем же состоит политическая функция как «ориентированное содержание деятельности». Если политические задачи решаются в «русле осуществления всех функций государства», то, может быть, нет никаких иных функций государства, кроме политической, а автор просто непоследователен в своих суждениях? Собственно, положительный ответ на данный, не риторический, вопрос, того не замечая, дают сами сторонники концепции многофункциональности государства. «Функции государства – по мнению М.Н. Марченко – традиционно определяют как основные направления деятельности государства, обусловленные его сущностью и содержанием, а также стоящими перед ним на том или ином этапе его развития целями, задачами и его социальным назначением»[20]. А ведь «цели», «задачи», «социальное назначение», как однопорядковые понятия, – это и есть сущностная характеристика государства, она же – функция государства. Еще конкретнее высказалась Л.А. Морозова: «… функции государства можно определить как особый механизм государственного воздействия на общественные процессы и отношения, определяющий (механизм) главные направления и содержание его деятельности по управлению обществом»[21]. Понимание государства как механизма воздействия на общественные процессы и отношения по сути также есть констатация того, что управление обществом является единственным предназначением государства.
Разделяя концепцию многофункциональности государства, А.Д. Керимов «одной из основных функций, имманентно присущих в первую очередь исполнительной власти», считает «управленческую функцию», отмечая при этом актуализацию издавна стоящей перед человечеством задачи «по целенаправленной организации, социальному регулированию и разумному устройству своей жизни». Он утверждает, что органы исполнительной власти «обеспечивают руководство государством, его, так сказать, общее поступательное движение, а точнее говоря, управляют последним», указывая на «верховенство исполнительной власти в политической системе современного общества». И в завершение своей мысли отмечает, что в принятии управленческих решений «участвуют все власти – и законодательная, и судебная, и исполнительная, однако в разной степени. Очевидно, что именно последняя в силу своей специфики (мощи, оперативности, информированности и т.п.) играет здесь наиболее активную роль»[22].
В позиции А.Д. Керимова особо примечательно то обстоятельство, что управление обществом воспринимается им как деятельность, распределяемая, пусть неравномерно, между конституционно обозначенными органами законодательной, исполнительной и судебной власти. Этим он очень близко подошел к пониманию государственного социального управления как единой и единственной функции государства, реализуемой теми же тремя видами органов государственной власти.
 Ситуация предстает в совершенно ином виде при единичном (неструктурированном) восприятии и государства, и общества, и государственной власти как волевой основы их взаимоотношений. Ожидания общества в собственной организации обращены, в первую очередь, к государству. Государство же в силу своего происхождения, факта и смысла существования имеет обязательства перед обществом по его организации. И выходит, что единственным его предназначением, иными словами – единственной его функцией является организация общества, управление обществом[23]. В этом и состоит сущность государства (но не полная характеристика ее). При этом не имеет значения, о каком сегменте государственного механизма идет речь. Ретранслированная из глубины веков, «освященная» Конституцией Российской Федерации (ст. 10) и необдуманно тиражируемая в многочисленных публикациях идея разделения властей не содержит смыслового противовеса этому утверждению. Законодательная, исполнительная, судебная и прокурорско-надзорная виды деятельности государства и соответствующие виды органов государства являются всего лишь воплощением на данный момент властного видения оптимальной модели организации государства, эффективно реализующего свою управленческую функцию. Законотворчество, исполнение законов, правосудие и надзор за реализацией законов можно признавать функциями соответствующих видов органов государственной власти только если иметь в виду их управленческую сущность. Удивительно напряжение, с которым даже до людей, занятых мыслительным трудом, доходит истинность представления, что государство управляет обществом, когда издает законы, когда реализует законы, когда осуществляет правосудие и когда осуществляет надзор за реализацией законов, обеспечивая законность и правопорядок. Только в своем единстве эти четыре вида деятельности государства составляют содержание того, что называется государственным социальным управлением, управлением обществом. Наличие четырех видов государственных органов и осуществление ими соответственно четырех видов государственной деятельности, наконец-то, подтверждено поправкой Конституции Российской Федерации 2020 года, которая до формирования конституционно-правового механизма пересмотра основ конституционного строя и принятия соответствующего решения (ст. 35 Конституции РФ) в части определения предназначения российской прокуратуры формально будет оставаться противоречащей конституционной констатации наличия всего трех ветвей государственной власти, т.е. антиконституционной. Тем не менее, в контексте обеспечения рациональности и эффективности государственного социального управления, обоснованность и оправданность принятого решения не вызывает никаких сомнений.
Нельзя сказать, что социально-управленческая сущность права не замечаема. Так, Т.Н. Радько, обращает внимание на то, что «в самом общем плане право имеет своим социальным назначением закрепление и стабилизацию наиболее важных, необходимых в обществе отношений, искоренение определенных негативных явлений из жизни общества, создание условий для благоприятного развития новых, более прогрессивных видов общественных отношений»[24]. Тем не менее, функциональная характеристика права является проблематичной, как и соответствующая характеристика государства.
По мнению Т.Н. Радько, «в функциях заключается и проявляется служебная роль права, они характеризуют его социальное действие. Причем, необходимо отметить, что ни одно другое правовое явление не подчеркивает так отчетливо служебную роль права, как его функции. Именно они показывают (характеризуют) право и в качестве регулятора общественных отношений, и в качестве специфического инструмента их охраны»[25]. Исходя из этой социально ориентированной характеристики, ожидаемыми от автора были всего лишь две функции – регулирования и охраны общественных отношений. Тем не менее, он разделил функции права на основные (собственно-юридические) и неосновные. К группе основных отнесены регулятивная и охранительная функции права, а к группе неосновных – компенсационная, восстановительная и ограничительная функции права[26]. Вызывает недоумение специальная оговорка относительно основных функций права, что они являются специально-юридическими. А что в праве и его функциях может быть неюридическим, т.е. неправовым? Если же так называемые неосновные функции все же являются правовыми, то совершенно непонятно, по какой логике их выводят за рамки разграничения регулятивной и охранительной функций права. Т.Н. Радько разделяет мнение, согласно которому функциональная характеристика, помимо права, распространяется на нормы права, будто нормы права не есть право. В то же время он считает совершенно правильной «мысль о том, что функциональный анализ позволяет раскрыть динамику, место и роль норм права в механизме правового регулирования (выделено мной, – В.Д.), отразить их влияние на различные стороны действительности»[27], признавая тем самым единую социально-регулирующую сущность норм права, как бы их не классифицировали. Соотношение же сущности и функций права он определяет следующим образом: «… функции не могут определять сущность права, а напротив, его сущность предопределяет те функции, которые ему необходимы»[28]. Вряд ли с подобным (философским) утверждением можно согласиться, поскольку сущность явления и его функцию нельзя противопоставлять, поскольку функция (предназначение) является сущностно-определяющей характеристикой явления. Сущность явления не может быть многоликой (многообразной). Единосущностные явления могут быть много- или разнообразными, но они не могут быть много- или разнофункциональными.
 Представляется, что в сфере общественных отношений проблематично рассуждать о бессубъектных функциях. Функциональность явлений производна от их свойств, а также сознания и воли функционирующего социального субъекта. Право в руках (распоряжении) государства – функционирующего субъекта – является единственно приемлемым цивилизованным средством социального управления, что не предполагает никаких его (права) самостоятельных (внегосударственных) функций. В зависимости от методов регулирующего воздействия на общественные отношения правовые нормы принято делить на «регулятивные» (подразделяемые на обязывающие, запрещающие и управомочивающие) и «охранительные» («правоохранительные»), предусматривающие ответственность за правонарушения, которые, как верно подметил Т.Н. Радько, отличаются местом и ролью в механизме правового регулирования общественных отношений, т.е. государственного социального управления, и в то же время ничем функционально не отличаются.
Таким образом, суть государственного управления обществом состоит в определении социально значимых целей (задач)[29], подборе средств их достижения и осуществлении целенаправленной деятельности с использованием подобранных средств. Государство в своем регулирующем влиянии на общество не может не учитывать его структурную неоднородность. Следовательно, оно должно дифференцировать свои целеустановки, средства их достижения и реальную целенаправленную деятельность. Не может оно не учитывать и настроения общества как реакцию на практику государственного управления им, а также логику собственной организации и управляющего (организующего) воздействия на общество. Вне социальных процессов никакое управление невозможно. Общество в статике – это объект инертного созерцания. Общественные же процессы – это естественное состояние бытия общества. Управлять обществом, достигать каких-то целей можно либо удерживая его в рамках уже сформировавшихся социальных процессов, либо видоизменяя эти процессы или устраняя их, либо порождая новые.
Говоря о праве как средстве государственного управления обществом, в управленческой деятельности государства необходимо обособлять крайне значимые правотворчество, право и практику реализации права. В правовой науке широко распространены взгляды, согласно которым правотворчество, право и практика реализации права являются сутью правовой политики государства. При этом совершается очевидная методологическая ошибка: не удостоено должного внимания опережающее осознание субъектом (государством) характера своего поведения и его последствий. Правовая, как любая иная, политика государства – явление идеологическое. Суть этой идеологии предопределяется единственной функцией (предназначением) государства быть организатором общества, управляющим обществом. То, что государство само не всегда осознает своей роли в той или иной области общественных отношений, при тех или иных настроениях общества, при тех или иных собственных возможностях, а также внятно не может объяснить или по какой-либо причине не объясняет своего намерения, реального поведения и последствий того и другого, не является опровержением идеологической сущности правовой политики государства. Правотворчество же, право и практика его реализации являются лишь средствами реализации правовой политики, характеризуемыми многообразием как по происхождению, так по качеству и социальным последствиям. Является заблуждением безоговорочное отождествление декларируемой и реальной правовой политики государства. Реальная политика государства, к сожалению, зачастую диагностируется аналитическим путем посредством векторной оценки все тех же правотворчества, права и практики реализации права и их последствий. И как здесь не вспомнить классическое высказывание В.И. Ленина о том, что о реальных общественных помыслах и чувствах реальных личностей можно судить только по их общественным действиям[30].
Постановка вопроса об уголовно-правовых средствах государственного социального управления непривычна. Но это не означает, что она совсем лишена научно-познавательного внимания. Есть отдельные тематические публикации и множество попутных, неакцентированных высказываний, свидетельствующие о понимании социально-управленческой значимости уголовно-правовых средств противодействия преступности, но даже в совокупности не представляющие собой цельного, углубленного, систематизированного и методологически выверенного знания о государственном социальном управлении уголовно-правовыми средствами.
Примечательна позиция М.М. Бабаева и Ю.Е. Пудовочкина, следующим образом указавших на социально-управленческое содержание уголовной политики и антикриминальной деятельности: «… вся, почти без исключения, уголовно-политическая, уголовно-правовая и профилактическая практика (или, лучше сказать, практики) может быть сведена к одному специфическому способу действий – принятию решений.
Формирование нормативной основы уголовной политики и ее реализация, введение в жизнь новых законов, вынесение приговоров, создание процессуальных документов органов прокуратуры и следствия, правовое оформление реализации этих актов, их официальное толкование, – каждое из этих действий по сути и по форме есть принятие решения. Принятие таких решений и их реализация – это исходный пункт и вместе с тем содержание всей антикриминальной деятельности государства, а ее результативность в значительной степени предопределяется их (решений) качеством.
Между тем существенный ряд проблем теории принятия уголовно-политических и уголовно-правовых решений все еще остается во многом за пределами пристального внимания отраслевых специалистов»[31].
 «Конечно, сложно требовать «определенной» уголовной политики в обществе неопределенности, – отмечают М.М. Бабаев и Ю.Е. Пудовочкин. – Но можно и нужно. Определенности политике должна придавать ее собственная концепция, которая, разумеется, должна быть вписана в общую логику и стратегию развития социума. И если общество выбирает стратегию не изгнания, но «сожительства» с неопределенностью, его уголовная политика (как, впрочем, и любая иная) должна приобрести важное качество адаптивности. Адаптивность не есть социальная обусловленность и историческая изменчивость, которые являются вечным спутником уголовной политики. Адаптивность – относительно новое, вызванное современностью качество – способность в режиме реального времени учитывать внешние трансформации среды, определять прогностические угрозы и риски, учитывать эти обстоятельства, оценивать их с позиции собственного уголовно-политического ядра (принципов, ведущих идей, целей) предлагать ряд оптимальных вариантов реагирования на меняющиеся («текучие») условия (ибо чем больше множество вариантов решений, тем выше вероятность встретить в нем наиболее оптимальное) и меняться вместе с социальной средой. При этом адаптивность может обуславливать и трансформацию самого уголовно-политического ядра»[32].
Многозначительным названием – «Новый уголовный кодекс России в контексте социального управления» – привлекает к себе внимание статья Н.В. Щедрина, содержащая, вроде бы, оправдывающие это название авторские суждения: «противодействие (предупреждение) преступности – разновидность социального управления»; «посыл к рассмотрению проблем противодействия преступности в управленческом ключе мы считаем верным и очень своевременным. При этом комплекс противодействия следует рассматривать не столько в контексте государственного, сколько социального управления»; «рассматривая систему «противодействия преступности» в контексте управления следует выделять как минимум четыре подсистемы: «меры воздействия», «объект», «субъект» и «ресурсы»; «практическая потребность в использовании знаний социально-управленческого характера постепенно пробивает себе дорогу и в уголовной юстиции»; «проектирование уголовного законодательства нового поколения должно осуществляться в контексте социального управления»[33]. Однако все ожидания разрушены другими суждениями автора, демонстрирующими его реальные мысли, а не изначально воображенные легковерным читателем: «в системе «социально-правового управления противодействием преступности» (курсив мой, – В.Д.) можно выделить функции правотворчества, правоприменения и правоисполнения. Они реализуются с помощью двух групп подсистем, обеспечивающих материальную и процедурно-процессуальную стороны»; «перечень субъектов управления противодействием преступности (курсив мой, – В.Д.) обширен и разнообразен. В соответствии со сказанным выше их можно разделить на три группы субъектов: правотворчества, правоприменения и правоисполнения. В каждой из названных групп есть негосударственные субъекты, что подтверждает тезис о том, что противодействие преступности – не столько государственное, сколько социальное управление» (курсив мой, – В.Д.); «с учетом специфики уголовного воздействия, верное направление, как нам кажется, предложили исследователи, которые объектом уголовно-правового воздействия считают «правовой статус лица, совершившего общественно опасное деяние» (курсив мой, – В.Д.)[34].
Налицо непонимание того, что социальное управление и управление противодействием преступности – явления не тождественные, что правотворчество, правоприменение и правоисполнение в пределах противодействия преступности – прерогатива государства (т.е. публичной власти), что правовой статус лица, совершившего преступление, не может быть объектом социального управления.
 С не менее многозначительным названием – «Уголовный закон как регулятор общественных отношений» – опубликована статья Ю.В. Голика. Однако, к сожалению, все, что имеет хоть какое-то отношение к заглавной теме, содержится в двух заключительных абзацах: «Этот краткий и очень урезанный по фактам анализ свидетельствует об одном: во времена любых социальных перемен и тем более катаклизмов власть всегда хватается за дубинку террора. Правда, на самом первом этапе может происходить и либерализация закона: принятие амнистий (их может быть несколько и субъекты принятия могут быть разными), отмена смертной казни (как правило, очень на короткий период времени), отмена длительных сроков лишения свободы, смягчение режима отбывания наказания в виде лишения свободы и т.д. Затем очень быстро приходит понимание того, что с принятием этих мер ситуация только ухудшается, и начинается террор («белый» или «красный» или оба сразу), начинаются репрессии, в том числе и внесудебные. И этот процесс уже практически не останавливается до нового социального переворота.
Можем ли мы разорвать этот процесс? – Вне всякого сомнения! И путь здесь один – через профессионализм законотворческого процесса. Это мы можем, это нам по силам, но это очень не устраивает власть имущих. На каком-то этапе это станет их проблемой. Мы же должны работать как профессионалы. «Делай, что должно и пусть будет как будет»[35].
Увы, мы наблюдаем пример непонимания сути и значимости проблематики государственного социального управления уголовно-правовыми средствами, что никак не может быть квалифицировано как должное в исполнении профессионала.
Фактически вводя в научный оборот понятие уголовно-правовых средств государственного социального управления (государственного управления обществом), необходимо предложить видение его содержания. Указание банальных в данной ситуации уголовных правотворчества, права и правоприменения представляют собой неоправданно упрощенный ответ. Сложность заключается в том, что под уголовным правом принято понимать уголовное материальное право, но ведь уголовными являются также соответствующие процессуальное и исполнительное право. Нет никаких оснований отказываться рассматривать все три указанные правовые образования со всем, что относится к их формированию и реализации как уголовно-правовые средства государственного социального управления с одной лишь оговоркой. Теоретическая безупречность исключает существование какой-либо иной уголовно-правовой отрасли права, кроме уголовного материального и уголовного процессуального права. Налицо научное заблуждение: уголовно-исполнительное право – это объединенные единым законодательным актом – УИК РФ – существенные фракции норм уголовного материального и уголовного процессуального права с некоторыми иноотраслевыми нормативными добавлениями[36].
К числу уголовно-правовых средств государственного социального управления, очевидно, следует отнести правовое образование, нормы которого регулируют оперативно-розыскную деятельность, направленную, как и предварительное расследование, на раскрытие преступлений. Деятельность, однозначно, – процессуальную. Есть основания рассматривать указанное правовое образование в качестве института уголовно-процессуального права. Но при этом придется смириться с «разбросом» ее норм по разным нормативным правовым актам (желательно, не навсегда), как законодательным, так и подзаконным. В перспективе просматривается актуализация идеи единого предварительного расследования преступлений, с дифференциацией на оперативно-розыскную деятельность, дознание и предварительное следствие и расширением представлений о тайне предварительного расследования, имея в виду негласность большей части оперативно-розыскной деятельности. Систематизируя уголовно-правовые средства государственного управления обществом нельзя игнорировать прокурорско-надзорное право и прокурорский надзор за реализацией норм указанных антикриминальных отраслей права.
Особое, надо признать, доминирующее положение в системе уголовно-правовых средств управления обществом занимает криминология как уголовно-социологическая наука (наука о преступности), рекомендации которой, констатирую с сожалением, должны были бы составлять научную основу государственной антикриминальной политики, но, увы, на сегодняшний день остаются невостребованными. Более того, криминологическая политика преимущественно видится в традиционно статистических пределах преступности и практически не увязывается с глобальной (единственной) функцией государства по организации общества (управлению обществом). В этой связи ключевой является проблема социальных последствий (цены) преступности, на тревожную неразрешенность которой указывают М.М. Бабаев и В.Е. Квашис: «… если нет хотя бы минимального представления о том, каковы объем и цена потерь общества, связанных с преступностью, нет и адекватного понимания того, что сегодня в действительности представляет собой преступность.
… При таких обстоятельствах не наивно ли надеяться на результативность уголовно-политических и управленческих решений, на то, чтобы сформулировать четкую и ясную концепцию современной уголовной политики, рассчитанную на перспективу, выработать основанную на реальности стратегию и тактику борьбы с преступностью?» [37]
Принципиально важно осознать, что от качества настройки уголовно-правовых средств государственного социального управления и профессионализма тех, кто по роду своей деятельности ими пользуется, зависит, каким будет результат соответствующего управленческого воздействия на общество. Здесь к месту врачебная заповедь – не навреди! Но природа человека не исправима, ему свойственно ошибаться, ошибаться и (иногда) каяться!..
 
 
 

Список литературы

 
  1. Бабаев М.М., Квашис В.Е. Социальные последствия преступности: социологические и прикладные проблемы // Научный портал МВД России. 2010. № 1. С. 3-12.
  2. Бабаев М.М., Пудовочкин Ю.Е. Очерки криминальной рискологии: монография. М.: Юрлитинформ, 2021. – 368 с.
  3. Голик Ю.В. Уголовный закон как регулятор общественных отношений // Уголовно-правовое воздействие и его роль в предупреждении преступности (III саратовские уголовно-правовые чтения). Сборник статей по материалам III Всероссийской научно-практической конференции. Саратов: Саратовская государственная юридическая академия, 2018. С. 83-92.
  4. Джатиев В.С. Уголовное, уголовно-процессуальное и уголовно-исполнительное право: проблемы отраслевого разграничения и законодательного закрепления // Проблемы кодификации уголовного закона: история, современность, будущее (посвящается 200-летию проекта Уголовного уложения 1813 года) // Материалы VIII Российского конгресса уголовного права, состоявшегося 30-31 мая 2013 г. / ответ. ред. докт. юрид. наук, проф. В.С. Комиссаров. – М.: Юрлитинформ, 2013. С. 58-62.
  5. Джатиев В.С. Уголовные, уголовно-процессуальные и уголовно-исполнительные правоотношения: сущность и взаимообусловленность // Противодействие преступности: уголовно-правовые, криминологические и уголовно-исполнительные аспекты. Материалы III Российского Конгресса уголовного права, состоявшегося 29-30 мая 2008 г. – М.: Проспект, 2008. С. 25-28.
  6. Джатиев В.С. Уголовный закон и его правовое содержание: размышления о должном // Правовое содержание уголовного закона. Материалы круглого стола к юбилею Ю.В. Голика: Сборник статей / Отв. ред. докт. юрид. наук, проф. В.С. Джатиев. – СПб.: Издательство «Юридический центр», 2017. С. 41-58.
  7. Джатиев В.С. Истинность знания о виновности обвиняемого в совершении преступления: проблемы понимания // Природа российского уголовного процесса и принцип состязательности: к 125-летию со дня рождения М.С. Строговича: материалы конференции 24-25 октября 2019 г., Москва. – М.: Юрлитинформ, 2020. С. 335-340.
  8. Керимов А.Д. Современное государство: вопросы теории. М.: Норма, 2007. – 144 с.
  9. Керимов Д.А. Управление, законность и правопорядок // Керимов Д.А. Избранные произведения. В 3 т. Т. 1. М.: Издательский дом «Академия», 2007. С. 200-208.
  10. Короева И.Д. О сосуществовании различных систем социального управления // Образование, культура, наука и коммуникация в современном мире: Материалы Второй международной научной веб-конференции «Базовые идеи ЮНЕСКО в современном образовании, культуре, науке и коммуникации» / каф. ЮНЕСКО Российской акад. нар. хоз-ва и гос. службы при Президенте Российской Федерации, Центр упр. и гос. службы Карлтонского ун-та (Канада): [сост. В.К. Егоров]. – Москва: Пашков дом, 2015. С. 92-97.
  11. Ленин В.И. Экономическое содержание народничества и критика его в книге г. Струве // Ленин В.И. Полн. собр. соч. Изд. 5-е. Т. 1. М.: Издат. полит. лит-ры, 1967. С. 347-534.
  12. Мальцев Г.В. Социальные основания права. М.: Норма: ИНФРА-М, 2011. – 800 с.
  13. Марченко М.Н. Теория государства и права: учеб. 2-е изд. перераб. и доп. М.: ТК Велби, Изд-во Проспект, 2006. – 640 с.
  14. Митрошенков О.А. Об управленческой культуре отечественной элиты и ее изъянах // Культурная политика: от стратегии государства – к управленческим решениям организаций: Сборник статей. Выпуск 9. Материалы Научно-методологического семинара «Культура и культурная политика» МГСУ РАНХиГС при Президенте РФ (2020-2021 гг.) / Под общ. и науч. редакцией д-ра филос. н., проф. О.Н. Астафьевой и д-ра филос. н., проф. В.К. Егорова. – М.: ООО «Издательство «Согласие», 2022. С. 47-59.
  15. Морозова Л.А. Теория государства и права: Учебник. М.: Юристъ, 2003. – 414 с.
  16. Москвичев Л.Н. Общественное развитие и социальное управление (Социально-философские концепции: классические, неклассические и современные). М.: Изд-во РАГС, 2009. – 225 с.
  17. Радько Т.Н. Теория функций права. М.: Проспект, 2015. – 272 с.
  18. Тихомиров Ю.А. Государство. М.: Норма: ИНФРА-М, 2013. – 320 с.
  19. Тихомиров Ю.А. Правовое регулирование: теория и практика. М.: Формула права, 2010. – 400 с.
  20. Щедрин Н.В. Новый уголовный кодекс России в контексте социального управления // Lex russica. 2015. № 3 (Т.С.). С.48-62.

 

[1] По мнению автора настоящего утверждения, слово «истина» не обладает статусом научного термина. Термином является «истинность» как характеристика знания, адекватно отражающего действительность. При этом знание как таковое может быть, как истинным, так и ложным. И истинность знания, и его ложность могут быть предметом логического доказательства или опровержения. – См.: Джатиев В.С. Истинность знания о виновности обвиняемого в совершении преступления: проблемы понимания // Природа российского уголовного процесса и принцип состязательности: к 125-летию со дня рождения М.С. Строговича: материалы конференции 24-25 октября 2019 г., Москва. – М.: Юрлитинформ, 2020. С. 335-340.
[2] Не надо быть идеалистом: каким бы ни было государство демократичным и правовым, волевое внеправовое ситуативное управление как явление никто не отменял и не может отменить в силу особой скоротечности и исключительности отдельных социальных процессов.
[3] Москвичев Л.Н. Общественное развитие и социальное управление (Социально-философские концепции: классические, неклассические и современные). М.: Изд-во РАГС, 2009. С. 18-19.
[4] Керимов Д.А. Управление, законность и правопорядок // Керимов Д.А. Избранные произведения. В 3 т. Т. 1. М.: Издательский дом «Академия», 2007. С. 200.
[5] Тихомиров Ю.А. Правовое регулирование: теория и практика. М.: Формула права, 2010. С. 35-36.
[6] Тихомиров Ю.А. Государство. М.: Норма: ИНФРА-М, 2013. С. 179.
[7] Там же. С. 126.
[8] Митрошенков О.А. Об управленческой культуре отечественной элиты и ее изъянах // Культурная политика: от стратегии государства – к управленческим решениям организаций: Сборник статей. Выпуск 9. Материалы Научно-методологического семинара «Культура и культурная политика» МГСУ РАНХиГС при Президенте РФ (2020-2021 гг.) / Под общ. и науч. редакцией д-ра филос. н., проф. О.Н. Астафьевой и д-ра филос. н., проф. В.К. Егорова. – М.: ООО «Издательство «Согласие», 2022.   С. 48.
[9] К сожалению, термин «элита» часто применяется как завышенная оценка.
[10] Митрошенков О.А. Указ. соч. С. 50.
[11] Там же. С. 52.
[12] Там же. С. 50-51.
[13] Мальцев Г.В. Социальные основания права. М.: Норма: ИНФРА-М, 2011. С. 770-771.
[14] Там же. С. 776-777.
[15] Короева И.Д. О сосуществовании различных систем социального управления // Образование, культура, наука и коммуникация в современном мире: Материалы Второй международной научной веб-конференции «Базовые идеи ЮНЕСКО в современном образовании, культуре, науке и коммуникации» / каф. ЮНЕСКО Российской акад. нар. хоз-ва и гос. службы при Президенте Российской Федерации, Центр упр. и гос. службы Карлтонского ун-та (Канада): [сост. В.К. Егоров]. – Москва: Пашков дом, 2015. С. 92-97.
[16] Тихомиров Ю.А. Государство. С. 173.
[17] Для сравнения с другими классификациями функций государства см.: Марченко М.Н. Теория государства и права: учеб. 2-е изд. перераб. и доп. М.: ТК Велби, Изд-во Проспект, 2006. С. 330-341; Морозова Л.А. Теория государства и права: Учебник. М.: Юристъ, 2003. С. 100-114.
[18] Тихомиров Ю.А. Государство. С. 172.
[19] Там же. С. 189-190.
[20] Марченко М.Н. Указ. соч. С. 327.
[21] Морозова Л.А. Указ. соч. С. 96.
[22] Керимов А.Д. Современное государство: вопросы теории. М.: Норма, 2007. С. 107-108.
[23] Понятия «организация общества» и «управление обществом» автором рассматриваются как синонимы.
[24] Радько Т.Н. Теория функций права. М.: Проспект, 2015. С. 48.
[25] Там же. С. 80-81.
[26] Там же. С. 131-255.
[27] Там же. С. 256.
[28] Там же. С. 256-257.
[29] Между понятиями «цель» и «задача» нет принципиальной разницы. По существу, и задача, и цель – это желаемый и ожидаемый результат деятельности. Суждения о стратегическом целеполагании и решении тактических задач как средства достижения цели ситуативны и относительны. Все зависит от пространственных пределов представляемой ситуации. Расширив пределы внимания и заглянув в более дальнюю перспективу, можно наметить новую цель. Тогда прежняя цель предстанет всего лишь и, скорее всего, не единственной задачей, не поменяв своей сущности.
[30] Ленин В.И. Экономическое содержание народничества и критика его в книге г. Струве // Ленин В.И. Полн. собр. соч. Изд. 5-е. Т. 1. М.: Издат. полит. лит-ры, 1967. С. 423-424.
[31] Бабаев М.М., Пудовочкин Ю.Е. Очерки криминальной рискологии: монография. М.: Юрлитинформ, 2021. С. 3. В сноске на этой же странице к приведенной цитате оговаривается: «… отраслевая наука не может и не должна игнорировать в предмете своего анализа уголовно-политические решения, связанные с созданием уголовно-правовых норм (криминализация, декриминализация, законотворчество и т.д.)».
[32] Там же. С. 52-53.
[33] Щедрин Н.В. Новый уголовный кодекс России в контексте социального управления // Lex russica. 2015. № 3 (Т.С.). С. 48, 49, 51, 53, 54.
[34] Там же. С. 49, 51, 52.
[35] Голик Ю.В. Уголовный закон как регулятор общественных отношений // Уголовно-правовое воздействие и его роль в предупреждении преступности (III саратовские уголовно-правовые чтения). Сборник статей по материалам III Всероссийской научно-практической конференции. Саратов: Саратовская государственная юридическая академия, 2018. С. 91.
[36] См.: Джатиев В.С. Уголовные, уголовно-процессуальные и уголовно-исполнительные правоотношения: сущность и взаимообусловленность // Противодействие преступности: уголовно-правовые, криминологические и уголовно-исполнительные аспекты. Материалы III Российского Конгресса уголовного права, состоявшегося 29-30 мая 2008 г. – М.: Проспект, 2008. С. 25-28; его же. Уголовное, уголовно-процессуальное и уголовно-исполнительное право: проблемы отраслевого разграничения и законодательного закрепления // Проблемы кодификации уголовного закона: история, современность, будущее (посвящается 200-летию проекта Уголовного уложения 1813 года) // Материалы VIII Российского конгресса уголовного права, состоявшегося 30-31 мая 2013 г. / ответ. ред. докт. юрид. наук, проф. В.С. Комиссаров. – М.: Юрлитинформ, 2013. С. 58-62; его же. Уголовный закон и его правовое содержание: размышления о должном // Правовое содержание уголовного закона. Материалы круглого стола к юбилею Ю.В. Голика: Сборник статей / Отв. ред. докт. юрид. наук, проф. В.С. Джатиев. – СПб.: Издательство «Юридический центр», 2017. С. 41-58.
[37] Бабаев М.М., Квашис В.Е. Социальные последствия преступности: социологические и прикладные проблемы // Научный портал МВД России. 2010. № 1. С. 4.
 
 
Vladimir Dzhatiev,
Doctor of Law, Professor, Professor of
The Higher School of Jurisprudence of the Institute of Public
Administration and Management of the Russian Presidential Academy
of National Economy and Public Administration
 
 
 
Issues of methodology of State social management
of criminal legal means
 
 
Annotation. The article presents state social management as the interaction of the state (the subject of management) and society (the object of management). Both the state and society are given functional characteristics. It is claimed that the only, the most essential function characterizing the state is its original purpose to be the organizer of society. Realization of this function is the state social management (management of society). It is also argued that there can be no subjective functions in the sphere of public relations. Therefore, the only intrinsically characterizing function of law is its purpose as a means of social management at the disposal
of the State. Multifunctional characteristics of both the state and law it is recognized as a scientific misconception. Crime prevention is considered in the context of state social management, i.e. organizing (managerial) impact on social processes. The criminal-legal means of state social management are designated.
Keywords: state, society, social management, management of society, criminal legal means, a function of the state, a function of law.

 

Информация для цитирования:  Джатиев В.С. Вопросы методологии государственного социального управления уголовно-правовыми средствами // Уголовно-правовые средства государственного социального управления. Материалы Международной научно-практической конференции: Москва, РАНХиГС при Президенте РФ, 8 апреля 2022 года / Отв. ред. д-р юрид. наук, проф. В.С. Джатиев. — М.: Издательство «Юридический центр», 2023. - С. 11 - 38.

 

»

Марксистско-ленинское учение о государстве и праве в силе

Опубликовано Anrc в Ср, 24/04/2024 - 10:04.
Как говорилось в советские времена : учение Маркса всесильно. потому что оно верно. карательные органы гарантировали эту истину сменилась общественно-экономическая формация. По Марксу. Но в обратную сторону. а учение марксисстко-ленинское о государстве и праве торжествует. потому что альтеранативы нет. Отечественные правоведы о нем не ведают. языками не владеют за границей не учились... в наборе источников - тот же совок все-истиный и беспощадный а дальше - словоблудие и не желание знать ничего другого это не наука наука без свободы - догматика жизнь без свободы - существование работа без свободы - рабство отсутствие свободы в рассуждении о сущности государстве и праве - оправдание автократии
»